Разумеется, в продаже Аляски есть своя доля вины и у непосредственных ее жителей того времени. Они, к сожалению, мало научились у другой, восточной, части Америки опыту гражданской самоорганизации, и, в большинстве своем, молча повиновались продаже своей земли, для многих уже родной. Тяжкое тоталитарное наследие централизованного российского государства проявилось даже у потомков тех, кто в свое время бежал от него…
Однако и после «русской капитуляции» на Аляске в 1867 году, эта земля не утратила свой особый, вольный характер. Только теперь он сопротивлялся уже американскому централизму. И поныне самый выигрышный предвыборный слоган на Аляске: «Мы сначала аляскинцы, а потом американцы». У современной Аляски есть свой уникальный флаг, придуманный ее детьми и ставший официальным — золотое созвездие Большой Медведицы на темно-синем фоне зимнего северного неба. И официальный девиз: «На Север, в будущее!» Наконец, там вполне легально действует и выдвигает своих политических лидеров Партия Независимости Аляски.
Что же до продажи Россией своего Нового Света, то здесь также не обошлось без символичного знака Провидения. Деньги за Аляску так и не попали к вельможным «продавцам». Оговоренная сумма в 7,2 млн. долларов была выплачена золотом, которое везли из Нью-Йорка в Санкт-Петербург. Однако в Балтийском море судно затонуло…
Русскую Америку отпели в мюзикле «Юнона и Авось»:
Зеркальным отблеском освоения Аляски стала высадка американцев на Русском Севере в годы российской Гражданской войны. Формально они прибыли туда для поддержки своих русских союзников по Первой мировой войне в условиях возможного немецкого наступления. Но неожиданно возник и более близкий союз. Генерал Уайлдс Ричардсон в своих воспоминаниях «Война Америки на Севере России» писал:
1 августа 1918 года жители Архангельска, услышав о нашей экспедиции, сами восстали против местной большевистской власти, свергли ее и учредили Верховное управление Северной области.
Возглавлял это управление Николай Чайковский — очень интересный исторический деятель, известный реализацией своих утопических проектов в самой Америке. На краткий исторический миг в Архангельске словно бы воплотился аляскинский Ново-Архангельск — в то время, когда в Москве и Питере свирепствовал чекистский террор, Русский Север был экстеррриториальным островком мира, где сохранялась свободная экономика, культура, пресса. Но увы, у американцев странным образом вскоре обнаружилась та же логика, что и у русских периода освоения Аляски, — «далеко и дорого». Хотя если бы они остались — впоследствии не было бы никакой «холодной войны», да и вообще Советского Союза!
Причем для этого им вовсе не нужно было предпринимать никакой агрессии — большевики в то время сами готовы были отдать все неконтролируемые ими территории, лишь бы сохранить свою власть над российскими столицами. В 1919 году Ленин предложил Уильяму Буллиту, который приехал в Москву с полуофициальной миссией от президента Вильсона, признать большевистскую Россию, и в обмен на дипломатическое признание соглашался зафиксировать результаты Гражданской войны такими, какими они были на тот момент. То есть власть большевиков ограничилась бы несколькими центральными губерниями. Но Вудро Вильсон, полагавший, что большевики и без того вскоре падут, и потому отказавшийся от этой сделки, оказался плохим провидцем…
XXI век вновь дает шанс воплотить историческую субъектность Мыса Провидения. В соответствии с прогнозами Кеничи Омаэ, Чукотка и Аляска действительно могут превратиться в особый суверенный регион, гораздо сильнее связанный внутренне, нежели со своими метрополиями. Для этого есть все экономические и культурные предпосылки. Причем такое формирование, по крайней мере на первых порах, не будет никак противоречить политическому централизму РФ и США. Чукотка и Аляска вполне могут оставаться ассоциированными субъектами этих государств, однако сама логика процесса глокализации (→ 1–8) будет вести к цивилизационному сближению этих регионов и ослаблению централизованного контроля за ними. Именно эта
Владимир Видеман в своей программной статье «Ориентация — Север или окно в Америку»[69] рисует грандиозные перспективы будущего российско-американского сближения. Он предсказывает создание «стратегического трансполярного альянса», который неизбежно будет доминировать в мировой политике и экономике. Однако это взгляд с позиций некоего глобального монополизма, странный для этого автора, публикующего на своем сайте множество «антиглобалистских» манифестов.
Вообще, в самом названии этой статьи очевидна аллюзия на метафизическую поэму Гейдара Джемаля «Ориентация — Север». (→ 2–1) Но если у Джемаля речь идет о «трансформации принципиальной дисгармонии реальности в фантастическое трансобъективное бытие», то «трансполярный альянс» Видемана выглядит на этом фоне слишком приземленным. Все его цели сводятся, в сущности, к некоему механическому соединению реальных государств РФ и США — без возникновения какой-то новой, особой цивилизации. (→ 3–7)
Проблема здесь в том, что этот автор мыслит еще модернистскими категориями централизованных национальных государств и, видимо, не замечает, что мир перешел уже в совсем другую эпоху, когда основными субъектами политики становятся сами регионы, в особенности — расположенные на границах этих государств. Их прямое сотрудничество оказывается все более значимым и эффективным, чем дипломатические протоколы центральных властей. И чем более «далекими» друг от друга полагают себя политические центры этих национальных государств, тем более интересным и перспективным — в плане создания новой цивилизации — оказывается взаимодействие их пограничных регионов. Это вообще онтологический закон «сочетания противоположностей» — чем более они радикальны, тем более уникальным оказывается результат их синтеза.
После европоцентристской эпохи модерна сама Европа сегодня словно бы переживает «вторую молодость» — расцвет регионализма в Старом Свете уже таков, что заставляет усомниться, существуют ли там еще национальные государства, напоминая о временах, когда их вообще не было. Однако нынешняя Россия со своим гиперцентрализмом и европоцентризмом остается еще в состоянии модерна. Преодолеть его способен лишь выход северных регионов на уровень прямого транснационального и трансконтинентального сотрудничества с северянами других стран. Но пока оно тормозится центральными властями, резонно опасающимися того, что самостоятельный Север просто перестанет их содержать.
Север и Сибирь, занимающие 2/3 территории Российской Федерации, дают этому государству более 70 % экспортной прибыли, однако по причине его тотального экономического централизма имеют репутацию «дотационных». А «донором» изображается Москва, контролирующая нефтегазовые трубы. Менее контрастная, но схожая ситуация наблюдается и на Севере Америки. В этих условиях никакой «стратегический трансполярный альянс» между чиновниками двух стран для северян ничего не изменит.
Эта «принципиальная дисгармония реальности» может быть исправлена только с переходом в «фантастическое трансобъективное бытие» — когда власть на Севере от изолированных и централизованных государственных машин перейдет к сетевому, транснациональному гражданскому самоуправлению. Именно тогда «однополярная» Америка и гиперцентрализованная Россия уйдут в историю и
