Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II

Или такая охальная «песнь песней» на стене «Hotel d’Ambre-Edem»:

Вздымает бурно перси и
Стоном мне ответствует,
Когда уста отверстые
Я подношу приветственно
К желанному отверстию
Навстречу мне отверстому.[55]

Этот Сашко-Самуил ушел в Израиль по воздушному мосту, но поначалу промахнулся — вышел не в тот конец и посетил Гуляй-град. В Израиле его дискриминировали на бытовом уровне но цвету кожи. Убирал мусор в Хайфе и примкнул к Шепилову, т. е. стал убежденным антисемитом. Обратной дороги в Офир он уже не смог отыскать.

Правда, эксперимент однажды был близок к успеху: удалось-таки вывести черного двойника Пушкина — один к одному, если судить по портрету Тропинина, — впрочем, не совсем черного, а светло-кофейного, переходного, с желтыми зрачками, как и предсказывал колдун. Этого Пушкина показывали дипкорпусу, все восхищались, особенно русские. Отдали мальчика в парижский лицей и т. д. — этот Пушкин занимался всем, чем угодно, вот только не мог срифмовать даже козы с морозом. Все же русские забрали его в Москву и приняли его в Литературный институт. Жизнь этого Сашка Гайдамаки в литобщаге была веселой. Все приходили посмотреть на вечно пьяного черного Пушкина, играющего на аккордеоне.

«Ну какой из меня Пушкин? — говорил Гайдамака. — Скорее, Александр Блок».

И читал уже известные стихи:

Вас, белых, — легион. Нас — тьмы и тьмы, и тьмы!
И мы вас не хотели трогать.
Да, негры мы! Да, эфиопы мы —
блестящие и черные, как деготь.

Вы Африку насиловали всласть,
стреляли львов, от пороха пьянея,
вождям пустыни спирт вливали в пасть
и называли нас: «Пигмеи!»

Вы отлучили нас от наших вер,
но не Христос явился, а Иуда.
Нам с Библией принес миссионер
туфту и триппер Голливуда.

И мы зубрили Англии язык,
сортиры белых драя обреченно…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш кадык,
как в черных пальцах кнопка саксофона?

Грядет пора — китаец, шизоват,
нагрянет в европейские столицы
вливать в мозги социализма яд
и жарить мясо бледнолицых.

Мир— импотент! Пока еще, как встарь,
ты не прогнил, парламентский и шаткий, —
замри пред негром, как фрейдистский царь
пред Сфинкса неразгаданной загадкой!

Еще слонов не поднял Ганнибал,
суров, как будто ночь Варфоломея…
Идите к нам! Мы примем ваш кагал
в оазисах прекрасной Эритреи!

В последний раз — опомнись, белый мир!
Покуда ты не стал сплошным бедламом,
пока не начался кровавый пир —
внемли рокочущим тамтамам!»

Среди студентов нашлись иуды, донесшие эти стихи в КГБ. Андропов, тогдашний председатель Конторы (тоже поэт, но слабый), надел очки и прочитал:

Идите к нам…
Мы примем ваш кагал…

— A on hu ne ho?[56] — по-английски спросил Андропов с