Просто пьес не бывает. Они бывают драмами, комедиями, трагедиями, водевилями и так далее. Так нас учили старые книжки по теории драматургии, так полагали старые театральные деятели. Но на страницы драматических произведений ворвались новые, никогда доселе никем не описанные персонажи. Они принесли с собой множество историй, о которых хотели рассказать. Их взаимоотношения были сложны, многообразны. Все, что происходило теперь в драматических произведениях, не укладывалось в традиционные формы. Трагедия перепуталась с комедией. Общественные диспуты и собрания, занимавшие большое место как в жизни, так и на сцене, митинги и производственные конфликты, новые формы быта властно требовали новых форм драмы. Вот так и появились «пьесы», где было всего понемножку – и драмы, и трагедии, и общественного суда, и водевиля… Этот распространенный в те годы жанр живет и поныне.
Сейчас же могут задать вопрос:
– А как вы считаете – хорошо это или плохо?
Тут не отделаешься отметкой. Ставить отметки истории, по меньшей мере, наивно. Конечно, подобные произведения были не так уж хороши, стройны, законченны. Порой они бывали весьма слабы. Но это были пьесы-пионеры, предвестники новой драматургии.
Вот такими же и были новые пьесы Шкваркина «Кто идет?» и «Доктор Егор Кузнецов». Пьесы расстриги-водевилиста, бежавшего из райских кущ всегда улыбающегося, довольного, полненького и румяного дядюшки Водевиля. Шкваркин соскучился в условных павильонах и полотняных садах с разноцветными фонариками. Он и раньше здесь зло озорничал: вдруг в игрушечные водевильные декорации втискивал камеру Бутырской тюрьмы. И водевиль переставал быть водевилем, пропадала ласковая симметрия. Водевиль, как байдарку, застигнутую внезапным ураганом, начинало бросать на волнах. Увеселительная прогулка грозила превратиться в бурное плаванье. Но не превращалась. Так же внезапно ураган проходил, и байдарка возвращалась к деревянной пристани с разноцветными фонариками, где лодки даются напрокат и носят прелестные названия: «Ласточка», «Голубок», «Маруся», а духовой оркестр на берегу, в розовой раковине, играет вальсы Штрауса.
И называлась новая пьеса уже совсем не по-водевильному – «Кто идет?».
В ней есть все: любовь и жизнь студенческого общежития в 1930 году, похищение изобретения, выступления живой газеты, перестраивающийся старый профессор и неопытная девушка, оживающие манекены в витрине магазина и резидент иностранной разведки с акцентом, артистка мюзик-холла и бесчисленные собрания в аудиториях и коридорах института…
Увлеченный калейдоскопичностью жизни, бешеным ее ритмом, влюбленный в молодых ее героев, автор хотел вложить в пьесу все, все, что знал, о чем читал на страницах «Комсомольской правды», о чем ему рассказывали вузовцы, что хотели сыграть молодые актеры Нового театра.
В примечаниях к пьесе автор советовал постановщику:
«Умышленно не углубляя психологических моментов пьесы, я старался сделать ее легкой и бодрой. Примите это во внимание».
Почему «умышленно не углубляя психологических моментов» – автор не написал. Но после прочтения пьесы это становится ясным. Восемьдесят страниц. Три часа сценического действия. Можно не успеть рассказать все, о чем рассказать хочется, о чем нельзя рассказать в водевиле. Рассказать хотя бы торопливо, бегло, схематично, но обязательно успеть рассказать.
Публика смотрела «Кто идет?» и одобряла. Так же как и «Доктора Егора» – один из последних спектаклей на сцене театра Корша. Там тоже, как и в студенческой пьесе, были, по утверждениям очевидцев, живые, яркие сцены. Пульсировавшая в артериях кровь быстро неслась.
И все-таки в этих пьесах потерялся сам Шкваркин. Автор-новатор, открыватель нового в драматургии. А старое можно посмотреть в соседних театрах.
Шкваркин не привык ходить проторенными путями и знал радость первооткрытий. К тому же он умел очень критически относиться к своему творчеству. В оценке своих работ он был прямо-таки беспощаден. В этом ему, конечно, помогали и значительный жизненный опыт, так сказать, долитературного периода, и вечно живущий в нем юмор.
Как-то давно, лет двадцать назад, гуляли мы с ним по набережной Москвы-реки. О чем говорили? Конечно же о драматургии.
– Вы понимаете, – сказал он, – с годами критические способности у человека увеличиваются, а талант- то не растет. Талант прежний, а критическая оценка во много раз увеличена.
В этих словах, мне кажется, и хранится секрет того, что он не стал больше писать «просто пьес», а вернулся к своему любимому комедийному жанру. К жанру, в котором был сильнее других, в котором был пока что незаменим. Но вернулся к комедии на несравненно более высоком уровне, чем те комедии- водевили, которые созданы им в конце двадцатых годов.
V
Когда говоришь с театралами о Шкваркине, они в первую очередь вспоминают «Чужого ребенка», «Весенний смотр», «Простую девушку», «Страшный суд». Все эти комедии до сих пор сохранились в репертуаре театров, их можно посмотреть на сцене, перечесть в книге. Они и создали В. Шкваркину славу советского комедиографа, мастера комедийной фабулы, автора острой и неожиданной реплики. Обличителя глупости, пошлости, обывательщины. Защитника маленьких, застенчивых, незлобивых людей, стесняющихся громких слов.
Так уж повелось, что с давних пор каждую удачную комедию или водевиль критики провозглашают «первой советской комедией» или «первым советским водевилем», Сколько уж прошло перед нашими глазами этих самых «первых»!
За восемь лет – с 1933 по 1940 год – Шкваркин написал четыре комедии. Все они по очереди объявлялись «первой советской». Хотя в те годы работал мощный отряд советских комедиографов. Начиная с «Землетрясения» Пантелеймона Романова, еще в начале двадцатых годов веселившего московского зрителя, в последующие годы были созданы комедии, водевили, сатиры, гротески, обозрения, памфлеты – Борисом Ромашовым, Николаем Эрдманом, Михаилом Булгаковым, Юрием Юрьиным, Валентином Катаевым, Михаилом Зощенко, Николаем Погодиным, Львом Никулиным, Виктором Ардовым, Давидом Гутманом, Виктором Типотом, Владимиром Mac-сом, Константином Финном, Леонидом Ленчем, братьями Тур, Дмитрием Угрюмовым… Уже появились романы Ильфа и Петрова и первые их инсценировки…
Во всяком случае, представлять дело так, будто Шкваркин создал свои комедии почти на пустом месте, – неправильно. У него были мощные конкуренты. И тем не менее Шкваркин был знаменит, как ни один
