окружавших Виргинию. Бесчувственно относился ко всему этому, с гневным лицом и полный надежды на своих ликторов и на оружие своей многочисленной свиты, воссел Аппий Клавдий на свое судейское кресло. Клиент выступил вперед и еще не изложил он до конца своей претензии, как Аппий, не выслушав возражения Виргиния, присудил своему клиенту временное пользование девушкой до окончательного решения дела. Толпа оцепенела ввиду такого непостижимо позорного приговора и когда Клавдий сделал несколько шагов вперед, чтобы вырвать Виргинию из рук окружавших ее женщин, тогда начались женские вопли и проклятия мужчин. Виргиний протянул руки к децемвиру и воскликнул: «Аппий, я обещал мою дочь в жены Ицилию, а не воспитал ее для того, чтобы она была осквернена тобой! Не надейся, что люди, имеющие оружие, потерпят такое преступление!» Децемвир объявляет, что это бунт; по его словам, ему известно из достоверных источников, что всю эту ночь собирались сходки, возбуждавшие народ к возмущению; но он прибавляет, что приготовился воспротивиться этому вооруженной силой, поддержит достоинство своего сана и сумеет смирить нарушителей общественного спокойствия. «Поэтому, – воскликнул он, – советую вам не шуметь. Эй, ликтор, разгони толпу и очисти место, чтобы собственник рабыни мог взять ее!»
Толпа в испуге отхлынула, и девушка осталась одна, в жертву насилия. Видя, что помощи ждать неоткуда, Виргиний попросил Аппия позволить ему еще раз переговорить с дочерью с глазу на глаз и в ее присутствии спросить ее кормилицу, действительно ли это не его дочь, – для того чтобы скорее утешиться, если он действительно носил звание отца без основания. Децемвир позволил. Виргиний отвел дочь и кормилицу в сторону, схватил в соседней лавке мясника нож и вонзил его в грудь Виргинии со словами: «Дочь моя, это единственное средство спасти твою свободу!» И затем, обратившись к судейскому креслу, воскликнул: «На тебя, Аппий, и на твою голову да обрушится проклятие этой крови!» Аппий приказал его схватить, но Виргиний тем же ножом проложил себе дорогу и, под прикрытием бежавшей вслед за ним толпы, достиг городских ворот.
Ицилий и Нумиторий подняли труп девушки, со слезами и жалобами показали его народу и призывали сограждан свергнуть ярмо беззаконного рабства. Аппий велел схватить Ицилия, но так как судебные приставы не могли пробиться к нему, то децемвир, во главе молодых патрициев, сам кинулся в разъяренную толпу, Это заставило народ еще плотнее сомкнуться вокруг Ицилия, тем более что и два почтенных патриция, Л. Валерий и М. Гораций, присоединились к нему и объявили себя защитниками Ицилия против человека, не состоявшего на государственной службе, – так как срок Аппиева децемвиратства истек уже 15 мая. Началась страшная свалка. Аппий потерпел поражение, связки его ликторов были изломаны. Он попытался еще раз заговорить с трибуны; народ, столпившийся вокруг Валерия и Горация, шумно воспротивился и не дал ему произнести ни слова. Тогда, увидя, что все погибло, и опасаясь за свою жизнь, бывший децемвир спасся бегством в один из соседних домов.
Между тем Виргиний, не выпуская из рук ножа, покрытого кровью его дочери, пришел в лагерь, находившийся и то время на горе Вецилии, в сопровождении огромной толпы, полной единодушного негодования против децемвиров. Здесь он обратился к своим товарищам с воззванием о мщении за убитую дочь и о ниспровержении тиранического правительства. Рассказ его произвел страшное волнение, и когда из города пришла весть, что Аппий бежал с опасностью для жизни, тогда весь лагерь, не обращая внимания на слова своих начальников, кинулся к оружию, вырвал из земли знамена и стремительно двинулся к Риму. Скоро они были в городе и заняли Авентинский холм.
Оппий, второй децемвир, остававшийся в Риме, созвал сенат для обсуждения, что делать в таких затруднительных обстоятельствах.
Сенат не решался прибегнуть к строгим мерам, но в то же время не мог и смотреть сквозь пальцы; поэтому он отправил на Авентинский холм трех консуларов спросить солдат, по чьему приказанию они оставили лагерь.
Толпа не хотела отвечать и требовала, чтобы к ней прислали Валерия и Горация, объявив, что только с ними она вступит в переговоры. Для ведения этих переговоров со своей стороны она, по совету Виргиния, выбрала десять военных трибунов. Между тем и войско, стоявшее в Сабинской области, с которым трудно было справляться уже со времени убийства Сикция, было склонено Ицилием к отстранению от децемвиров и, также выбрав себе десять военных трибунов, присоединилось к стоявшим на Авентинском холме. Сенат пришел в сильное смущение и не знал, что делать. Уничтожить звание децемвиров он все еще не решился; соучастники этих последних боялись мщения и суда; невинные думали, что коль скоро власть уйдет из рук, им придется пострадать наравне с виновными; но единогласно не могли допустить, чтобы плебеи предписывали им законы и вынудили восстановить трибунат, сенаторы совещались, обдумывали – и не находили никакого выхода. Наконец признали необходимым просить Горация и Валерия отправиться на Авентин в качестве уполномоченных. Но они потребовали, чтобы сперва децемвиры сложили с себя власть. Децемвиры отказались.
Между тем один из прежних трибунов, М. Дуилий, принес собравшимся на Авентине известие, что сенаторы только ссорятся и не могут прийти ни к какому решению, и так как он давно уже знал упорство патрициев, то посоветовал войску удалиться на Священную гору. И тем вынудить восстановление трибуната. Войско исполнило это; совет, и вслед за ним направились к Священной горе из народа все, кому возраст позволял еще двигать ногами, в сопровождении жен и детей, которых они не хотели оставить в городе, где ни целомудрие, ни свобода не считались священными.
Увидев, что площадь опустела и весь город точно вымер, сенаторы потребовали у децемвиров сложения с себя должности и затем отправили Горация и Валерия на Священную гору для переговоров с народом. Народ принял их с величайшей радостью и приветствовал как своих освободителей. Ицилий повел речь от лица плебеев. Он потребовал восстановления трибуната и права провокации, амнистии всем участвовавшим в возмущении и выдачи децемвиров, которых народ грозил сжечь живыми. Уполномоченные от сената нашли эти условия справедливыми и умеренными и просили только отказаться от требования выдачи децемвиров для того, чтобы день примирения и свободы не был тотчас же осквернен казнями, и в том соображении, что виновных можно было, на основании законов, привлечь к суду и впоследствии. Сенат принял требования плебеев тем охотнее, что они не настаивали на наказании децемвиров. Эти последние публично сложили с себя звание, и народ возвратился в город. На Авентине он выбрал десять трибунов, в том числе Виргиния. Ицилия, Нумитория, Дуилия и К. Сициния, потомка того Сициния, который предводительствовал первым удалением на Священную гору. В консулы были избраны Гораций и Валерий, немедленно вступившие в должность. Для укрепления восстановленного образа правления и обеспечения прав народа они издали следующие три закона, так называемые Leges Valerias Horatise: 1) Неприкосновенность плебейских чиновников, трибунов и эдилов, восстанавливается. 2) Точно так же восстанавливается право провокации, которым можно пользоваться даже относительно диктатора. 3) Комиции по трибам получают значение общего народного собрания, так что все постановляемое в них обязательно для всего народа.
С тех пор законодательство стало все более и более исходить из комиций по трибам и от руководивших этими учреждениями трибунов; но постановления их (плебисциты) не имели силы без одобрения сената и, вероятно, также утверждения комиций по куриям.
После восстановления прежней формы правления трибуны потребовали к суду двух ненавистных децемвиров – Аппия Клавдия и Сп. Оппия. Первого обвинял Виргиний. Когда в день, назначенный этим последним для разбирательства дела, Аппий явился на площади, окруженный молодыми патрициями, Виргиний объявил, что не желает суда над ним за все нечестивые поступки, которые он совершал в течение двух лет, но требует одного – чтобы он перед лицом самим им избранного судьи засвидетельствовал, что противозаконно признал свободное лицо рабом; в случае же отказа он будет считаться сознавшимся в преступлении и подвергнется тюремному заключению. Аппий просил заступничества у остальных трибунов и, встретив с их стороны отказ, обратился с воззванием к народу. Глубокое впечатление произвел на толпу вид этого человека, молившего о защите у того самого народа, права которого он же попирал ногами, – человека, который сам уничтожил этот род апелляции. Все видели в этом кару праведных богов, приходящую поздно, но непременно постигающую преступника. Виргиний настаивал на своем требовании, и так как Аппий не решался подвергнуться приговору добровольно избранного судьи, то его отвели в тюрьму, в ожидании дальнейшего судебного разбирательства. Но прежде чем наступил этот день, Аппий в тюрьме лишил себя жизни. Оппий, которого обвинял трибун Нумиторий, тоже покончил с собой в тюремном заключении. Остальные децемвиры избавились от судебного обвинения тем, что добровольно отправились в
