Хауке вознамерился приобрести одну вещицу, которая могла пригодиться только в неопределенном будущем; но ему хотелось спокойно подготовиться к предстоящему некогда празднеству. Поэтому в ближайшее воскресенье он отправился в город, к старому ювелиру Андерсену, чтобы заказать массивное золотое кольцо.
— Ну-ка, вытяни палец, я должен определить размер, — сказал старик, беря его за безымянный палец. — Какой он у тебя худой; у других-то потолще будет!
Но Хауке сказал:
— Измерьте-ка лучше мизинец!
Ювелир взглянул на Хауке озадаченно, но что ему до причуд молодых крестьянских парней!
— У меня есть такое среди девичьих колец, — сказал он.
Краска залила лицо Хауке.
Маленькое колечко как раз годилось на мизинец, и поспешно было куплено; расплатившись чистым серебром, с бьющимся сердцем, как бы совершив некий торжественный акт он спрятал приобретение в жилетный карман. С тех пор Хауке носил кольцо там каждый день, не без волнения и гордости, как если бы жилетные карманы затем и существовали, чтобы хранить в них золотые украшения.
Так носил он кольцо день за днем и год за годом и однажды даже переложил в карман нового жилета; повода к тому, чтобы оно было извлечено наконец на свет Божий, пока не предвиделось. Много раз Хауке задумывался над тем, не обратиться ли ему напрямую к хозяину, ведь отец как-никак владелец двора! Но, взвесив все обстоятельства, понимал: дело закончилось бы тем, что старик смотритель поднял бы на смех младшего батрака. Так и продолжали жить он и смотрителева дочь врозь, хоть и под одной крышей; Эльке замкнулась в девическом молчании, и все же оба словно следовали одним путем, рука об руку.
Ровно год после памятного зимнего праздника Оле Петерс взял расчет и женился на толстухе Фоллине. Хауке оказался прав: старик отправился на покой, и теперь уже не его дородная дочь, а зять разъезжал на гнедой кобыле, как говорили, никогда не глядя в сторону плотины. Хауке стал старшим слугой, а на его место наняли молодого парня; хотя поначалу смотритель не желал продвигать Хауке по службе.
— Уж лучше бы ему остаться младшим батраком, — ворчал старик. — Мне он нужен тут, за книгами!
— Тогда он тоже уйдет! — предостерегла отца Эльке.
Старик испугался и перевел Хауке в старшие батраки; но тот, как и прежде, помогал ему в расчетах и прочих делах, касающихся плотины.
Спустя еще один год Хауке заговорил с Эльке о том, что отец его стал плох; в течение немногих дней, когда хозяин позволяет ему поработать на отцовском дворе, ничего нельзя успеть; старик мучается, а любящий сын не в силах больше на это смотреть.
Разговор случился летним вечером; оба они, в сумерках, стояли под большим ясенем, что рос у дверей. Какое-то время Эльке молчала, разглядывая ветви дерева, и наконец ответила:
— Мне не хотелось бы советовать; я думаю, ты сам всегда знаешь, как лучше поступить.
— Тогда я должен от вас уйти, — заметил Хауке. — И в будущем уже не смогу к вам вернуться.
Эльке снова некоторое время молчала, наблюдая, как далеко за плотиной, над морем, догорает вечерняя заря.
— Ты ведь знаешь, что я была у твоего отца сегодня утром, — произнесла она наконец. — И застала его спящим в кресле; в руке он сжимал рейсфедер[43], а на столе лежала чертежная доска с наполовину готовыми чертежами. Он проснулся, когда я вошла, и устало заговорил со мной; когда же, через четверть часа, я хотела уже идти домой, он вдруг испуганно схватил меня за руку, как если бы боялся, что видит меня в последний раз; и все же…
— Что «все же», Эльке? — спросил Хауке, так как девушка медлила с ответом.
Две слезинки скатились по ее щекам.
— Я подумала тогда о своем отце, — сказала она. — Поверь, ему будет очень трудно, если ты уйдешь.
Как если бы понуждая себя что-то сказать, она продолжала:
— Порой мне кажется, что он готовится к своему смертному часу.
Хауке ничего не ответил; ему вдруг показалось, что кольцо шевельнулось у него в кармане; но прежде чем он успел подавить в себе недовольство, вызванное этим порывом, Эльке заговорила опять.
— Не сердись, Хауке, — сказала она. — Я надеюсь все же, что ты нас в любом случае не оставишь!
Хауке с горячностью схватил девушку за руку, и она не отняла своей руки. Так они стояли некоторое время в сгущающихся сумерках, наконец руки их разъединились, и каждый последовал своим путем.
Внезапный порыв ветра зашелестел кроной ясеня, застучал ставнями на фасаде дома; но постепенно воцарилась ночь, и тишина объяла огромную равнину.
Благодаря стараниям Эльке старик смотритель освободил Хауке от службы, хотя тот и не заявил своевременно о своем уходе, и теперь в доме появилось двое новых батраков. А через пару месяцев умер старый Теде Хайен, но перед смертью он позвал сына к своему ложу.
— Садись ко мне, дитя мое, — сказал старик слабым голосом. — Садись поближе! Не бойся; возле меня никого нет, кроме темного ангела Господня[44], который пришел по мою душу.
Сын, потрясенный, уселся рядом с отцом на сумрачной постели.
— Говорите, отец, что вы хотите мне сказать.
— Да, сын, я должен тебе кое-что сообщить. — Старик вытянул руки поверх одеяла. — Ты еще почти подростком поступил в услужение к смотрителю и уже тогда мечтал со временем занять его место. Желание это поразило меня, и я, раздумывая, мало-помалу пришел к выводу, что ты для этого вполне годишься. Однако имущество твое было бы недостаточно велико для получения такой должности, и потому, пока ты служил у смотрителя, я старался быть рачительным, чтобы его прирастить.
Хауке с горячностью схватил отца за руки; старик попытался выпрямиться на постели, чтобы лучше видеть сына.
— Да-да, сынок, — продолжал он. — Там, в верхнем отделении шкатулки, лежит документ. Тебе известно, что старая Антье Волерс владеет участком в пять с половиной дематов; на одну аренду ей при ее немощах не прожить, и я давал бедняге постоянно в праздник святого Мартина определенную сумму, а когда у меня водились деньги, то и больше; за это она мне передала свое поле. Бумага уже оформлена. Старая также лежит при смерти; болезнь наших маршей — рак — свалила ее[45]. Теперь тебе уже не надо ничего выплачивать.
Старик на несколько секунд закрыл глаза, а потом заговорил снова:
— Земли немного и все же больше, чем было раньше. Пусть она послужит тебе в дальнейшей жизни!
Старик уснул под слова сыновней благодарности. Теперь ему уже не о чем было беспокоиться; не прошло и недели, как темный ангел Господень навсегда сомкнул ему очи, и Хауке вступил в права наследства.
На следующий после похорон день его навестила Эльке.
— Спасибо, что заглянула, Эльке! — сказал Хауке в ответ на ее приветствие.
— Янс заглянула., — возразила Эльке, — а пришла прибрать в доме, чтобы тебе тут жилось уютней. Твой отец за расчетами и чертежами не замечал, что творится вокруг, да и смерть все привела в расстройство. Мне хотелось бы все немного оживить.
Серые глаза юноши взглянули на нее доверчиво.
— Что ж, наведи порядок, — ответил он. — Так мне будет лучше.
И Эльке взялась за уборку: вытерла пыль с чертежной доски, которая все еще лежала на столе, и перенесла ее на чердак, карандаш, перья и мелки аккуратно сложила в одно из отделений шкатулки, позвала молоденькую служанку и с ее помощью переставила мебель, после чего комната стала выглядеть
