- Браво! - воскликнул Людендорф и, подняв зеленую рюмку на массивной ножке, предложил нам выпить. Мы, естественно, откликнулись на его призыв, но, к моему удивлению, в стакане Гитлера оказалась простая вода.
- Господин Гитлер - трезвенник, - объяснил, улыбнувшись, Грегор. - К тому же он еще и вегетарианец, - добавил брат, с опаской поглядывая на свою жену.
- Я надеюсь, господин Гитлер не захочет меня обидеть, отказавшись отведать мою стряпню, - спокойно, но в то же время с вызовом сказала моя невестка.
В ее взгляде, да и во всем поведении сквозила сильная инстинктивная неприязнь к гостю.
Эльза никогда не одобряла близкой дружбы мужа с Адольфом Гитлером. Но все последующие годы она относилась к этому терпимо, никогда не выражая словами своего отвращения. Тем не менее ее враждебность к Гитлеру оставалась неизменной.
В тот день Гитлер все-таки ел мясо. Я боюсь, что это был последний раз, когда он изменял вегетарианству.
Людендорф продолжал расспрашивать меня о военной карьере:
- Как произошло, что вы были представлены к ордену Макса-Иосифа?
Награда, о которой говорил генерал, была чрезвычайно редкой, но я так и не успел получить ее до конца войны. Я был представлен к ордену за мужество и доблесть в боях. Мои воинские подвиги были записаны в Золотой книге Первого баварского полка легкой артиллерии, и я гордился, что служил в этом прославленном подразделении. Раздуваясь от гордости и юношеского энтузиазма, я рассказывал свою историю генералу, в то время как Гитлер, смущенный тем, что он был всего лишь ефрейтором и не может похвастаться своими военными достижениями, замкнулся и неприязненно молчал.
В тех случаях, когда Людендорф говорил с ним, он отвечал: «Да, Ваше превосходительство» и «Так точно, Ваше превосходительство». Он демонстрировал одновременно подобострастность и недовольство.
Грегор, который также был офицером, но уже находился с Гитлером в очень близких отношениях, вскоре почувствовал себя не в своей тарелке. Спокойная атмосфера за столом оказалась под угрозой, и планы, которые он строил, могли рухнуть. Этой весной Грегор, являясь лидером баварских националистов - ветеранов войны, добился вхождения своей организации в Национал-социалистическую партию. Он основал первое подразделение партии в провинции, в результате чего стал первым гитлеровским гауляйтером. Такой поворот беседы был ему неприятен и как хозяину дома, и как политику. Его прирожденный организаторский талант и та власть, которую в провинции аптекарь делит с врачом и священником, привели к тому, что он преуспел в обращении в нацистскую веру недоверчивых и грубых баварцев. Неужели он должен потерпеть поражение, пытаясь убедить собственного брата?
Мы перешли в темную гостиную, мрачность которой подчеркивал тяжелый дубовый гарнитур.
Генерал, развалившись в кожаном кресле, размышлял с сигарой в зубах. Гитлер был неспокоен, он расхаживал взад и вперед со склоненной головой, несомненно, думая о мести.
Внезапно он повернулся ко мне и перешел в открытую атаку:
- Господин Штрассер, я не понимаю, как могло случиться, что такой человек, как вы, бывший офицер, вполне лояльный, стал лидером красных во время мартовского выступления Каппа.
Должно быть, он слышал эту историю от моего брата. Наконец-то он был в своей родной стихии.
- Мои «красные», господин Гитлер, - ответил я, - действовали в поддержку законного правительства страны. Они были не мятежниками, как, вы, по-видимому, считаете, а патриотами, которые старались помешать реакционным генералам и их последователям.
Гитлер постепенно приходил в состояние лихорадочного возбуждения.
- Нет, - ответил он, - нужно понимать события не буквально, нужно стараться понять дух происходящего. Путч Каппа был необходим, хотя он был и неэффективен. «Версальское правительство» должно быть свергнуто.
Никогда я не слышал, чтобы Гитлер произносил «Веймарская республика». Он говорил о «Версальском правительстве» и всегда вкладывал в эти слова глубочайшее презрение.
Я оказался в сложном положении. Если бы я беседовал с Гитлером наедине, то, несомненно, отвечал бы ему со всей своей обычной яростностью. Но здесь был Людендорф, роль которого во время путча была не совсем ясной. Он находился на Унтер-ден-Линден в тот самый час, когда Эрхардт победно входил в Берлин. Был ли он случайным зрителем на параде или тайным соучастником путча, я так никогда и не узнал.
- Реакционеры используют политическое невежество большинства патриотических офицеров. Во время войны Капп тесно сотрудничал с Тирпицем, прусскими реакционерами, юнкерами [Юнкер - прусский дворянин. (Прим. перев.)] и хозяевами тяжелой промышленности Тиссеном и Круппом. А сам «капповский путч» был ни много ни мало попыткой государственного переворота.
Людендорф, который, казалось, думал о чем-то своем, вмешался в разговор для того, чтобы поддержать меня.
- Штрассер прав, - заметил он. - Путч Каппа был бессмысленным. Нужно сначала завоевать доверие людей, чтобы потом иметь возможность применить силу.
Гитлер тут же стал в позу покорности и подобострастия.
- Так точно, Ваше превосходительство! - высокопарно воскликнул он.
Затем он продолжил монотонным голосом: «В этом суть моего движения. Я хочу зажечь народ идеей мести. Только народ, охваченный всеобщим фанатизмом, способен привести нас к победе в следующей войне».
Я был потрясен и решительно выступил против этой идеи.
- Это вообще не вопрос мести и не вопрос войны, - отвечал я. - Наш социализм должен быть «национальным» и предназначаться для того, чтобы установить в Германии новый порядок, а не для того, чтобы привести к появлению новой завоевательной политики.
- Да, - сказал Грегор, который очень серьезно слушал наш разговор, - у правых мы возьмем национализм, который, к несчастью, так тесно сомкнулся с капитализмом, а у левых мы возьмем социализм, который создал столь несчастливый союз с Интернационалом. Таким образом мы сформируем национал- социализм, который станет главной движущей силой новой Германии и новой Европы.
Я продолжил:
- И основой этого объединения должен быть социализм. Вы ведь называете свое движение национал- социализм, не так ли, господин Гитлер? А ведь согласно правилам немецкой грамматики в сложных словах такого рода первая часть служит определением для второй, главной части слова.
Я привел несколько совершенно очевидных примеров, иллюстрирующих эту особенность немецкого языка, в котором так много подобных сложных слов. Я увидел, как Гитлер внезапно покраснел, а на лбу у него выступили две глубокие пересекающиеся морщины - вертикальная и горизонтальная.
- Но, возможно, ваш балтийский советник, господин Розенберг, слишком несведущ в немецком языке, чтобы хорошо разбираться в подобных нюансах, - несколько язвительно добавил я.
И тут Гитлер первый раз потерял терпение, и он внезапно яростно ударил кулаком по столу. Затем Гитлер попытался взять себя в руки и с улыбкой, полусерьезно, полушутливо обратился к Грегору: «Я опасаюсь, что мы никогда не поладим с вашим слишком интеллектуальным братом».
В тот день я стал свидетелем той риторической эквилибристики, благодаря которой Гитлер стал знаменит. Уклонившись от обсуждения моих аргументов, понять и оценить которые он оказался не в состоянии, и уйдя от предмета обсуждения прямо посреди дискуссии, он разразился яростной антисемитской тирадой.
- Подобная игра идеями совершенно бессмысленна, - заявил он, вновь обращаясь ко мне. - Я говорю о реальности, а реальность - это евреи. Посмотрите на коммунистического еврея Маркса и капиталистического еврея Ратенау. Все зло - от евреев, которые оскверняют и загрязняют мир. И, как только я узнал, кто они такие, лишь только понял их сущность, я стал вглядываться в каждого прохожего на улице, чтобы определить - еврей он или нет. Евреи контролируют социал-демократическую прессу. Они скрывают свои дьявольские замыслы под маской реформистских идеалов. Подлинная цель евреев - разрушение нации и уничтожение различий между расами. Евреи стоят во главе рабочего движения и говорят об улучшении участи трудящихся; на самом же деле они стараются поработить их, убить их
