127
Это — кто как. Она — нет. А я — да.
128
Я — нет.
129
Да я тоже — нет. Нет. Я просто хочу сказать, я не принимаю это близко к сердцу. Я стараюсь принимать вещи такими, какие они есть, и не делать из этого трагедии. Меня так греет мысль о том, что через год все это вообще не будет иметь значения! А может быть, уже на той неделе или в следующем месяце. Что бы ни волновало тебя сегодня. Разве не так?
130
У Анны больше было поставлено на карту. Она хотела чего-то достичь, добиться признания.
131
Я понимаю, потому что во мне всегда жила та же страсть, которую живопись никогда не удовлетворит, вот в чем дело. Я понимаю все ее опасения относительно выставки в Леверкузене. Я тебе о ней рассказывала. Она была в полном ужасе и написала мне об этом. О том, в какое оцепенение ее приводила выставка. И я ответила ей, что отлично понимаю это чувство. Чувство, будто ты голая. Твоя душа обнажена, потому что эти экспонаты и есть ты. Она мне снова написала и сказала: только ты понимаешь. Потому что все вечно твердили: она — Анна Малер, дочь Малера, а вы, собственно, кто? Но тем самым она себя творчески истощала. — Успех был лишь однажды, в Париже. То был единственный раз, когда она пользовалась признанием.
132
Тогда вопрос в другом: была бы Анна Малер иной, добилась бы она большего успеха, не будь Гитлера и всего прочего?
133
Я в этом убеждена.
134
Вот в чем вопрос. Понимаешь, о чем я.
135
Все было бы иначе.
136
Для всех нас, беженцев, все было бы иначе. Взглянем правде в глаза.
137
Она всегда отговаривалась тем, что в любом случае не любит Вену. И французов тоже. И она всегда говорила, что англичане — единственный цивилизованный народ в мире.
138
Мне всегда казалось, что она любит ездить в Лондон.
139
Она любила Италию и итальянский.
140
Да ты сам знаешь.