Ингемар Берндт из Министерства пропаганды, ссылаясь на мой меморандум, пригласил меня для разговора, который продлился более двух часов. Мне казалось, что я привлек его на сторону «нашего дела». Берндт обещал добиваться у Геббельса и других его друзей «изменения курса». Он упомянул даже, что, может быть, ему удастся поговорить и лично с Гитлером. Я не был знаком с иерархией нацистов, и этот разговор вдохнул в меня новые надежды.
У промышленников я хотя и встретил интерес к политической обстановке в России, но одновременно обнаружил полное незнание положения, а у некоторых даже нечто вроде политической слепоты. Я оставлял повсюду свои докладные записки и меморандумы. (Только благодаря этому, между прочим, сохранилась часть моих записей военного времени.)
Через несколько дней после этой «экскурсии», главным образом по Рейнской области, я получил приказ на выезд, но уже не в штаб группы армий «Центр», а в Верховное командование сухопутных сил (ОКХ).
R восточнопрусском городе Ангербурге я явился к подполковнику Дицу, начальнику Отдела регистрации военной добычи при Генеральном штабе сухопутных войск. Трофейный сборный пункт! Я сразу вспомнил о танках и тракторах, массами брошенных русскими при немецком наступлении. Решили, наконец, теперь, через десять месяцев, использовать такие трофеи?
Оказалось, что под трофеями понимались здесь письма полевой почты, доклады, книги и газеты, опросы военнопленных и приказы по Красной армии, которые, после их обработки Отделом Генерального штаба Иноземные войска Востока, должны были давать сведения об организации, вооружении и настроениях в армии противника, а также и об оперативном положении.
«Сюда, значит, – думал я, – попадают и все доклады, отправляемые “наверх” полками, дивизиями и армиями. Здесь их обрабатывают и докладывают Верховному командованию сухопутных сил».
Подполковник Диц оказался любезным кавалерийским офицером. Он, однако, не знал ни слова по-русски и честно признался, что он тут «не на своем месте». Он добавил с сарказмом, что к нему поступает материал большей частью устаревший, в лучшем случае лишь военно-исторического значения.
Я был удручен. В то время как в штабе фронта я мог непосредственно участвовать в событиях, здесь я, очевидно, буду копаться в бумажных залежах.
Сотрудниками «трофейного пункта», который вскоре был переименован в «Группу III» Отдела Генерального штаба Иноземные войска Востока (ФХО) при ОКХ, были балтийские и русские немцы: инженеры, пасторы, адвокаты, коммерсанты, профессора, музыканты, журналисты и учителя – разношерстное общество, отличавшееся, однако, высоким образовательным уровнем, опытом и чувством ответственности.
– Мне жаль, – сказал Диц, – что эти способные люди погребают свои знания, работая на корзинки для бумаг.
До конца войны я числился в штате Генерального штаба как офицер Отдела ФХО, руководимого генерал-майором Рейнхардом Геленом.
Независимый образ мыслей, товарищеское взаимопонимание, верность убеждениям и готовность к откровенной дискуссии характеризовали атмосферу этого единственного в своем роде полувоенного «клуба». В нем могли не только созревать идеи, независимо от соответствия их партийным установкам, но создаваться и предпосылки для осуществления этих идей. Конечно, нужно было постоянно считаться с наличным в каждый данный момент «тактическим положением» в борьбе между множеством «компетентных» ведомств.
Вскоре Группа III была подчинена сотруднику генерала Гелена полковнику Генерального штаба барону Алексису фон Рённе. Рённе, родом из Курляндии, хорошо владел русским языком. Сжато, ясно и целеустремленно указал он нам новый курс, при помощи которого он наметил вывести Группу III из бумажного мелководья в открытое море действий.
На облик этого офицера и борца за свободу проливает свет один эпизод, происшедший в начале нашей совместной работы. Однажды, после общего ужина в офицерском собрании, Рённе, сославшись на мою статью в «Дойчес официрс-блатт», вдруг спросил меня: почему я во всех своих проектах и меморандумах постоянно стою на стороне русских. Я ответил:
– Во-первых, потому что я чувствую себя ответственным за это перед Богом; во-вторых, оттого, что я верю, что послужу этим немецкому народу; и в-третьих, так как русских я также…
Рённе прервал меня:
– Только не скажите, что вы русских тоже любите. И во-первых: Бог упразднен; во-вторых: один только фюрер определяет – как следует лучше всего служить немецкому народу, и, наконец, в-третьих: если бы вы сказали, что вы любите русских, тогда вам здесь было бы не место…
Я был глубоко задет и не находил слов для возражения. Но я и не успел бы ничего сказать: как стая голодных волков, набросились на полковника мои товарищи – капитаны Шаберт, Керковиус и Экерт. Капитан Экерт был пастором в Курляндии, и барон Рённе принадлежал либо к его приходу, либо к одному из соседних. Поэтому Экерт называл его не «господином полковником», а на курляндский лад – «бароном Рённе».
В течение часа, пожалуй, шла перепалка между остроумно нападавшим генштабистом и столь же четко парировавшими его аргументы «членами клуба». Когда мы в эту светлую лунную ночь прощались на старой городской площади Ангербурга, Рённе неожиданно заявил:
– Благодарю вас за дискуссию, господа. Я вообще-то разделяю взгляды Штрикфельдта и ваши, но мне доставило большую радость с вами поцапаться.
Так был скреплен наш союз, на горе и радость, с Алексисом фон Рённе, который сохранился до его трагической гибели после 20-го июля 1944 года.
Регулярно Рённе делал для своих офицеров обзор положения на фронте. Группы армий «Север» и «Центр» за это время стабилизовали позиции, тогда как группа армий «Юг», в нескольких сражениях, вновь захватила инициативу в свои руки. Несмотря на опыт зимы 1941–42 гг., когда Красной армии удалось добиться серьезных прорывов германского фронта, Гитлер никак не был склонен стабилизовать положение на Востоке. Наоборот, он всё расширял масштабы операций. Группа армий «Юг» перешла в наступление на Кавказ и на Сталинград. Целью было овладеть нефтяными промыслами Кавказа и перейти через ряд основных перевалов в Закавказье. Одновременно занятием Сталинграда должна была быть прервана связь между югом и центром России.
Говорили, что фельдмаршал Лист и многие генералы – а также Верховное командование сухопутных сил – докладывали о своих соображениях против этой операции: наличные силы ни в коей мере не
