Придя в сознание, Оле ползком добирается до спальни, до кровати и лежит не шевелясь. Его кровать — остров, мычанье, блеянье, ржанье во дворе — рев прибоя.
Полдень. Аннгрет входит в дом. Запах зимнего дня струится с ее платья; улыбаясь, она склоняется над Оле.
— Дорогой мой муж!
Значит, сапожная распря забыта!
Аннгрет ощупывает избитого мужа.
— Этого ты Рамшу не спустишь!
Он улыбается. Он возьмет оглоблю и вздует Рамша. Месть иной раз сладка как мед!
Аннгрет сурова и неумолима.
— Надо заявить на него.
Приходит врач: рваная рана на лбу, одна нога сломана. В больницу, и немедленно.
— Я нужен здесь, доктор.
Врач уступает, накладывает повязку с постоянным натяжением — три кирпича вместо противовеса, рану заклеивает пластырем.
Оле засыпает, просыпается, опять засыпает и снова просыпается. Жизнь его как в яму провалилась. Безветрие. Ни спешки, ни суеты, никаких поездок в город, районных собраний, заседаний.
Хотелось бы Оле посмотреть, хорошо ли озимь укрыта снегом, постоять под высокими соснами, когда вороны слетают с поля и, драчливо хлопая крыльями, устраиваются на ночь в сосновых ветвях. Он подымается, и комната ходуном ходит перед его глазами. Трясутся гири на ходиках. Волны колышутся в зеркале. В голове у него гудит.
Наступает ночь. Оле думает об Антоне: затрещала сосна — и захлопнулась дверь. За дверью великая ночь. Непроглядная тьма. Оле дрожит от холода. Вселенская стужа.
Забрезжило утро. Аннгрет ходит по дому — воплощенная невинность. Она благоухает, из кухни тоже доносятся соблазнительные ароматы.
Оле греют, и просить об этом ему не пришлось. Аннгрет ласково постукивает пальцем по его гипсовой повязке.
— Ты у меня как памятник!
Они смеются, сегодня им очень хорошо вдвоем. Но Аннгрет вдруг говорит:
— Не хотела бы я сейчас быть в шкуре лесопильщика. — Радостный трепет проходит по телу Аннгрет.
Оле никак не надивится, почему лесопильщик попал к ним в кровать.
На лесопильне весь день жужжит электропила. Вечером, когда смолкают эти раздражающие шумы, воркование голубей в голубятнях звучит как изысканная музыка. Ручей, некогда приводивший в движение мельницу, протекает по саду, делит пополам огромную площадь дровяного склада и, журча, убегает в возделанные поля.
Наши предки считали, что морозом господь бог убивает комаров и прочих вредных тварей. Многовато хлопот! Уже старый хозяин Рамш досадовал на неэкономное всемогущество божие. И вместо замерзшего ручья нанял другого слугу, который плевать хотел на морозы, — электрический ток!
Старый хозяин умер. Мир его праху! Вдова хозяина ссорится с кухаркой, да так, что гремят конфорки и горшки разлетаются вдребезги.
Рядом с кухней в своем кабинете сидит молодой хозяин, Юлиан Рамш, и считает. Перебранка женщин действует ему на нервы. Он швыряет пресс-папье в дверь.
— I beg you for silence.[32] Да заткнитесь вы!
На кухне воцаряется тишина. Он опять может думать. Многого ли стоит его дело без благословенного леса? На лесном перегное наряду с грибами и ягодами произрастает сырье для лесопильни. И многого ли стоит лесопильщик, у которого не налажен контакт с лесничим? В Блюменау больше нет лесничего. Тот, кто заменял его, этот красный Дюрр, погиб, да еще так трагически. Жалко все-таки, что ни говори — христианская душа!
В деревне шепчутся: отчего произошло это несчастье? А бог его знает! Рамш может говорить только о том, что своими глазами видел: красный Антон in such a hurry — в такой спешке — бежал навстречу своему несчастью! Выскочил из-за пригорка, словно на него напали пчелы. Нет, леди и джентльмены, не пчелы, а Оле Ханзен. Черт его знает, что за дела были у Антона с этим Оле.
Дверь кабинета тихонько приотворяется. Входит Мампе Горемыка, ни от чего не отказчик. Он спотыкается о пресс-папье. Суеверно отступает обратно за дверь, снова входит и в своих рваных резиновых сапогах топает к кухонной двери. Тут он становится на колени и глядит в замочную скважину.
— Ты что, молишься, damned?[33]
Мампе Горемыка и не думает молиться. Он берет пробу воздуха. Что-то попахивает бабьей склокой!
Они идут в комнату с желтыми розами. Там пахнет самой настоящей сливянкой. Мампе готов кататься по полу, как кот, учуявший валерьянку.
— Раздавим по рюмашке, Юлиан, а?
Лесопильщик приносит бутылку.
— Спозаранку и уже за питье. Ну да я тебе с наперсток дам, не больше, а то смотри. I kill you! Убью тебя!
Мампе пьет три раза по наперстку и посмеивается.
— Кнут, Юлиан, спрячь кнут, того и гляди, нагрянет полиция.
Рамш виду не подает, что испугался. Кнут он и не подумает прятать. Пусть смотрит, кто хочет. Это сувенир, фамильная безделка.
Мампе посмеивается хитро, в надежде на сливянку.
— Да, но Оле она башку прошибла, эта фамильная безделка.
— Заткнись и так далее, спиртная бочка!
Лесопильщик идет на склад. Вильм Хольтен связывает в пучки обструганные палочки для подвязывания цветов. Свежее дерево источает аромат. Рамш ощупывает пучки. Не толстоваты ли?
— По сто штук в пучке, как всегда.
Рамш развязывает пучок и начинает считать: один, два, три.
Вильм Хольтен возмущен.
— Я, кажется, тоже считать умею!
— Silence[34], и не мешать! Девяносто восемь, девяносто девять… три штуки лишние. Ты меня разорить хочешь. — Он уносит три палочки в кабинет.
Там, на шкафу, рядом с пачками дел лежит пресловутый кнут. Рамш сует его под куртку и, насвистывая модную песенку, спускается в подвал.
Часом позднее являются непрошеные гости. Народный полицейский Мартен и еще какой-то тип в кожаном пальто. Студенческие шрамы лесопильщика приветливо расплываются. Он приносит коньяк, сигары и сигареты.
— Нет, не беспокойтесь, мы по служебной надобности.
Рамш становится словоохотлив.
— К чему эта спешка? Спешку, hurry, делают люди, точь-в-точь как доски или бруски. — Он, слава богу, учился, знает, что такое Save our souls.[35] Поток слов. Его друзей, вероятно, интересует бегство лесничего Флункера? И еще дурацкая история с кредитным билетом. Жена лесничего, woman, эта курица… Все вздор! Возможно ли, чтобы такой человек, как он, терял деньги в их доме, да еще стомарковыми кредитками! So foolish![36] Неужто бы он сидел на своем месте, on this place, если бы так и сеял взятки в квартире лесничего? Think that, вдумайтесь-ка хорошенько!
Народный полицейский Мартен берет со шкафа кнут.
А-а, вот оно что! Теперь Рамш знает, зачем пожаловали эти господа. Он срывает с головы зеленую шляпу. Пластырь на проплешине словно бы вырос за ночь. А его что, по головке погладили? Его избили
