бросаются врассыпную. Нет, Хольтену не видать пальмы.
Толстый Серно подходит к парням, что толпятся у стойки.
— Всем по две кружки пива! — Он чокается с всадниками. — За вашу победу! За нашу победу!
Карле-с-гусиным-крылом отворачивается. Он не единоличник, он работает в МТС, а чалую кобылу вывел из конюшни тайком от отца. Он храбро проносится под аркой и, замахнувшись дубиной, ударяет по бочонку. Гремит туш: «Бум! Бум! Бум!» Бочонок раскачивается. Мертке хлопает в ладоши. Оле созерцает кроны лип.
Длинноногий вороной мерин Яна Буллерта так стремительно пролетает под аркой, словно спешит к себе в конюшню. Бум! Летит вниз первая клепка. Герта на своем аккордеоне исполняет туш и в честь отца.
С другой стороны луга спешит Карл Крюгер. Он подбегает к Оле и тащит его за собой:
— Наших бьют. Нам нужно подкрепление. Эх, Оле, будь я молод, как ты…
У Оле разыгрывается тщеславие:
— А ну, дайте мне лошадь.
Франц Буммель только этого и ждал:
— Бери мою. Сейчас мы им покажем, что такое настоящая лошадь.
И Оле одним махом вскакивает на Буммелеву арабку. Кобыла ставит уши торчком, косится, оценивает своего седока. Буммель бежит рядом.
— Поговори с ней, как с любимой женщиной, и она понесет тебя куда захочешь.
Кобыла несет Оле вокруг площади. Забыт праздник, забыт Крюгер, забыта Мертке. Высокая синева сентябрьского неба. Журавли летят. Оле мчится в босоногие времена своего пастушества.
И тут он замечает Буллерта. Оба молча скачут бок о бок. Взгляды их скрещиваются, как клинки. Ну, подожди, братишка, ну, подожди. Было время — мы вдвоем скакали на одном мерине.
Оле скачет за пожарный сарай. Там он дает лошади порезвиться и привыкнуть к всаднику. У Крюгера глаза стали как плошки, они ищут Оле. Неужели этот тип смылся?
А под аркой грохочут удары. И клепки падают, как переспелые яблоки. Серно верещит у стойки:
— А ну всыпьте им, а ну всыпьте!
Ян Буллерт скачет по третьему разу. Его мерин фыркает и вскидывает голову, словно хочет выхватить клепку зубами. Удар, бум-бум! Еще две клепки падают в траву. Днище качается. Его держит последняя клепка.
Остается самое трудное. Три всадника, один за другим, без толку колотят по днищу. Подлетает Оле. Он горячится, а кобыла спокойна. Ему даются три попытки.
Толстый Серно потчует музыкантов пивом. Духовой оркестр играет «Голубых драгунов». Оле спешивается.
— В чем дело?
— Под такие хулиганские песни я скакать не стану.
Карл Крюгер затыкает кулаком ближайший раструб.
— Теперь понятно?
Музыканты перестраиваются и начинают «Галоп фонарщика». Оле спокойно минует арку. Даже не шевельнув рукой. Смех. Разочарование.
— Оле, ты что?
— Я испытывал кобылу!..
— Он испытывал кобылу!..
Вторая попытка. Перед аркой Оле выпускает из рук поводья и дает кобыле шенкеля. Кобыла проносится под аркой, удара опять нет.
Девушки умолкают. Парни свистят, а Мертке дрожит. И Серно грохочет у стойки: «Партскачки!»
Третья попытка. Кобыла набирает скорость. Свободно висят поводья. И вдруг — гоп! — Оле взлетает на седло и стоя проносится под аркой.
— Иван! — орет Серно. — Казак, Иван! Ха-ха.
Оле взмахивает дубиной. Ну и удар! С шумом и треском разлетается последняя клепка… Днище летит в траву. Франц Буммель выбегает на поле с криком:
— Лошадка моя, лошадушка, мы выиграли!
Крики восторга, рукоплескания, Мертке мчится к Оле с венком.
— Прямо не верится.
Оле небрежно принимает венок из ее рук и надевает его на голову взмыленной кобыле.
— Я только хотел проверить, стар я или еще нет.
Разочарованная Мертке теребит свою блестящую косу. А что дальше? Крики ура, веселый гомон. Праздник идет своим чередом…
В сентябре за летним днем приходит весенняя ночь. Пыхтя, шныряют по садам ежи, причитает на опушке сыч.
Топают сапоги, шаркают выходные туфли, свиристит кларнет в танцзале. Из-за леса выглядывает полная луна — безжизненное лицо ухмыляющегося мудреца.
Посторонний человек, заглянувший на танцплощадку, почувствует себя как горожанин, заглянувший в улей. А у местных жителей наметанный взгляд пасечника: все в полном порядке.
Ранним вечером танцплощадка принадлежит молодежи. Людям посолиднее нужно сперва раскачаться и подмазать суставы.
Кооперативщики из «Цветущего поля» угощаются в помещении ферейна. Единоличники захватили трактир, а перебежчики знай себе снуют через линию фронта и повсюду собирают дань пивом и водкой. Выдвинутая Фридой идея сельской гармонии царит покамест только на танцплощадке.
Георг Шабер, деревенский брадобрей, взял на себя обязанности кельнера. Усердие его прямо пропорционально предполагаемой сумме чаевых. Осквернители межей из кооператива Оле Бинкопа для него посетители второго сорта. Смехота, да и только: они сидят и спорят, можно ли оплатить колбасу, лимонад, пиво и водку из культфонда или нельзя.
— Антон никогда бы этого не допустил. Антон стоял за настоящую культуру! — С какой стати Эмма Дюрр будет помалкивать? Она хочет зимой пойти на курсы агрономов. — Беда, если вы пропьете деньги на культуру. Пусть каждый сам раскошеливается. Мы ведь как-никак полумиллионщики!
Голосуют. Против — один. Мампе Горемыка.
Мампе удаляется, злобно ворча. Вечная политика, вечное голосование! Дожили — теперь даже выпивку утверждают большинством голосов!
Мампе вынюхивает, что делается в трактире. Там пахнет добрыми старыми временами: толстый Серно хохочет с бульканьем и присвистом и хлопает себя по ляжкам. Давненько он не бывал так весел, с тех самых пор, когда ловко продал на мясо трех коров.
— Братья по плугу и пашне! Хи-хи-хи! У судьбы припасено немало сюрпризов! Кое-кто еще вытаращит глаза! Выпьем по этому случаю!
Из дому Серно притащил любопытную штучку — стеклянный сапог сорок пятого размера. Сапог наполняют пивом. На стеклянном голенище выгравирована надпись. Но крестьяне ее не замечают. Серно шумно гогочет, когда к сапогу прикладывается Буллерт. И вслух читает надпись: «Королю урожая Серно. Союз молодых земледельцев. 1923».
Буллерт, так и не отхлебнув, передает сапог дальше по кругу, а сам подходит к стойке.
— Го-го-го, — изгиляется Серно. — Видали дурака? Ему всюду мерещатся гитлеровские сапоги.
Взмахом руки Серно подзывает Мампе Горемыку, который околачивается неподалеку.
— Поди сюда, свободный крестьянин и председательский холуй, окажи нам честь, выпей с нами.
Единоличное пиво, как и деньги, не пахнет. Мампе хватается за сапог. Серно вырывает сапог у него из рук. Ах, ах, пиво уж выдохлось. Серно не может обидеть своего гостя. Он набирает полный рот пива и сплевывает обратно в сапог. Опивки украсились водянистой пеной.
— Вот теперь пей, друг-колхозник!
Мампе Горемыка выплескивает опивки в одутловатое лицо Серно. А сапог швыряет оземь. Звенят осколки.
