— Начнём с очевидного, — сказал он. — Я назову несколько фактов, и, может, они натолкнут тебя на кой-какие дельные мысли.
Вовка был бесподобен. В тот момент я готова была поверить, что мой брат способен на что-то большее, чем на обычные его безудержные фантазии. Он повернулся ко мне и стал загибать пальцы на руках:
— Первый факт: Орфей играл на кифаре, арфе и флейте…
— Какой же это факт, если это просто легенда! — не выдержала я.
— Пожалуйста, не перебивай, — сурово сказал Вовка и загнул второй палец. — Второй факт: легенда о Гамельнском крысолове. На чём он играл? На флейте. Так? Теперь третье: предположим, что наш дед решил сделать точно такой инструмент, на котором играл Орфей. Что он должен был выбрать: арфу? кифару? флейту? На кифарах сейчас никто не играет. Никто не знает, как их делать. Может, арфу? Но арфа вещь тяжёлая, её с собой в поход не возьмёшь, а дед Елисей любил путешествовать… Значит — что? Значит, он должен был попробовать сделать именно флейту.
— А почему не скрипку, не домру? Вдруг на них тоже можно заклинать стихии и усмирять диких животных? — спросила я. У меня никак не получалось сохранять такой же серьёзный вид, какой имел Вовка. Я готова была расхохотаться, но мне не хотелось его обижать. Вовка сказал наставительно:
— А ты вспомни, на чём играли пастухи, чтобы созвать своё стадо? Они играли на свирели. Но это ведь -та же флейта! Значит, в звуках флейты что-то есть такое… Я не знаю, что. Но что-то есть.
— Может, и есть. Но меня это не убеждает, — откровенно сказала я Вовке.
— Подожди. Я тебе ещё не все факты изложил. Ты внимательно осмотрела коллекцию дедушкиных инструментов?
— Мы же вместе с тобой её осмотрели.
— Ну, тогда вспомни: там есть вроде бы всё — и скрипки, и виолончели, и арфы, и трубы, и колотушки всякие… И даже такое есть, о чём мы никогда не слышали. Ну, а флейта? Ты там видела флейту?
Я призадумалась. Действительно, ни одной флейты я не могла припомнить в коллекции Елисея Егоровича.
— Вот то-то и оно, — поучительно сказал Вовка. — Флейта у него, конечно, должна быть. Сделанная его собственными руками! Но это — ОСОБАЯ флейта, которую нельзя никому показывать. Наш дед её спрятал и держит где-то в тайнике.
— Ох, Вовка, Вовка. Фантазёр же ты у меня… Завтракать будешь сейчас или позже? — спросила я и поднялась со стула, готовясь идти на кухню.
— Подожди, сестра, подожди. — Вовка опять сел на кровати. — Ты говорила, что нашла какие-то чертежи среди бумаг деда. Ты не можешь их мне сюда принести?
Я принесла ему то, что он просил, и ушла готовить завтрак. Минут через двадцать из Вовкиной комнаты я услышала радостный вопль. Что-то подобное, наверно, мог бы прокричать в миг своей победы какой-нибудь куперовский вождь краснокожих…
— Маша! Маша! Иди быстрей сюда!
Я бросилась со всех ног в Вовкину комнату:
— Что случилось?
Вовка протянул мне жёлтую от времени, всю в масленых пятнах тетрадь. Там были цифры, расчёты. Очень много расчётов. И — подробный чертёж.
Я всмотрелась внимательней. Сомнений никаких не оставалось: это был чертёж флейты.
XII. Кот Амадей
Я ужасно не люблю, когда мои хозяева болеют. Во-первых, мне их искренне жаль. Во-вторых, они совсем забывают обо мне. Но зато я могу делать в доме всё, что мне вздумается!
Итак, ночью, когда мой юный Хозяин, напившись чаю с малиной и наглотавшись таблеток, тоскливо глядел в потолок, а сестра Хозяина ушла к себе, я в очередной раз отправился к двери в нашу Музыкальную Комнату. В коридоре был включён свет: мне это было на руку. Я пробрался на прежнее место и затаился.
Ждал я недолго.
Вскоре я услышал, как застонали, запели половицы — призрачные светящиеся фигуры, шагая след в след, возникли из-за угла.
Тут я набрался храбрости: я встал на их пути.
Призрак в парике с косичкой (он шёл впереди всех) остановился и, обернувшись к остальным, послал им следующую мысль:
— Смотрите-ка, господа, тот самый кот!
— Не обращайте на него внимания, господин Моцарт, — ответили сзади.
Ага! Значит, это и был Моцарт! Тот самый Моцарт, в честь которого я получил моё более чем странное имя.
Я с большим интересом на него посмотрел.
Должен сказать, что имя, которым меня наградили мои хозяева, казалось мне всегда чересчур изысканным. Я к нему долго не мог привыкнуть. И в то же время я не мог не гордиться им (нам, чёрным котам, тоже не чуждо тщеславие). Все наши дворовые Васьки, Мурки, Марсики и Мурзики завидовали мне чёрной завистью, когда юный Хозяин выходил на улицу и кричал:
— Амадей! Амадей!
И вот теперь я стоял лицом к лицу с человеком, который давно умер, который был ужасно знаменит и носил в точности такое же имя. Я полагаю, он им гордился не меньше.
Я посмотрел ему в глаза и мысленно сказал:
— Прошу прощения, мой хозяин заболел. Не будете ли вы так любезны отложить ваш визит на какое-нибудь другое время?
Моцарт рассмеялся (опять-мысленно!-эти симпатичные призрачные люди мысленно говорили, мысленно смеялись и, должно быть, мысленно плакали) и опять обернулся к своим спутникам:
— Вы поняли, господа? Этот кот утверждает, что наш новый друг Владимир Петрович заболел. Он уверяет, что нам с вами лучше прийти в другой раз.
Тут призраки сгрудились в кучу и начали совещаться, а я был вне себя от изумления. В первый раз за мою нелёгкую кошачью жизнь я встретил понимание со стороны человека… Правда, это был всего лишь призрак, но всё равно мне было приятно. Тут я осмелел, взмахнул элегантно хвостом и к высказанной ранее мысли добавил ещё одну:
— Я думаю, господа, что, если бы вы навестили моего юного Хозяина в его комнате, ему было бы очень приятно.
Эта моя мысль также была понята сразу всеми присутствующими и встретила молчаливое одобрение. Мой тёзка Моцарт попросил меня быть провожатым. Я отправился назад по коридору. Процессия музыкантов — за мной…
Когда мы пришли в комнату моего юного Хозяина, он спал глубоким сном. Мне не хотелось его будить. Признаться, я был в сильном затруднении… Но призраки повели себя так, как будто ничего иного они не ждали, и, более того, со спящим им оказалось намного удобнее иметь дело.
— Ну, как мы себя чувствуем, милый друг? — спросил широкоплечий призрак с большой лохматой шевелюрой.-Знают ли твои родители хорошее лекарство от простуды?
Удивительно было, что наш гость обратился с этой мыслью к спящему, но ещё удивительней, что спящий на эту мысль сразу ответил! Он сказал:
— У меня нет родителей, господин Бетховен. За мной ухаживает сестра.
При этом мой юный Хозяин не пошевелил ни рукой, ни ногой: он спал и, тем не менее, разговаривал с ними. Меня это так заинтриговало, что я прыгнул к нему на постель и обнюхал его. Ошибки не могло быть: Хозяин спал. Но как же он с ними мог разговаривать?
Я думаю, он видел их во сне. Иначе я совершенно не понимаю, как это было возможно! Призрак,
