любовником. Тогда моя жизнь рухнула первый раз. Потом она забрала мою дочь и увезла в неизвестном направлении. Теперь она появляется, когда со смерти Ивана прошло совсем немного и у меня ослаблен иммунитет. Пришла добить? Ведь наверняка знает обо всем... »
Мать сидела, откровенно разглядывая обстановку и Розу.
«Да, детка, в плачевном состоянии находишься, – думала мать, – так я и предполагала. Ничего хорошего не будет у того ребенка, который не уважает своих родителей. Как пошла по наклонной – так и прикатилась под горку. Живет в богадельне на казенных харчах, кому нужны старые артистки? Только родным нужны! А когда на родных наплевала и даже куклы ребенку за столько лет не прислала – чего ждать? Жила недостойно и помрет, как Иван, родства не помнящий. Жалко девку, хорошая в детстве была, послушная... Ээ-хх, да что уж тут говорить... »
Мать долго рылась в сумочке с висящими клочками дерматина по бокам, нашла платок и многозначительно промокнула глаза.
– Чай будешь? – блеклым голосом спросила Роза, чуть приподнявшись с кровати.
– Лежи, обойдусь, – отвергла любезность мать.
– Как хочешь, – повела головой Роза.
Мать встала, положила сумочку на стул и прошлась по комнате.
– А с твоей квартирой что? Продала?
– Нет, сдала. Мне так удобно. Здесь за мной ухаживают, кормят, медицинский контроль...
– Аа-а-а, я слышала о медицинском контроле. И здесь умудрилась вляпаться. У тебя всегда был талант дерьмо себе выбирать! – обрадовалась развитию темы старая женщина.
Роза поморщилась и спокойно спросила:
– Мам, почему ты всегда стараешься сделать мне больно?
Мать подошла к прикроватной тумбочке и стала внимательно разглядывать урну.
– А это что такое?! Кстати, я никогда не старалась делать тебе больно, я старалась предупреждать тебя об опасностях. Зачем мне делать тебе больно? И без моего участия тебе не говно, так щепку поднесут. Выбирать достойных мужчин ты так и не научилась.
– Странно, меня все уважают, кроме тебя.
– А мне нет дела до всех, – обозначила индивидуальность мать.
– И до меня, видно, тоже.
– Ты плохо выглядишь.
– Ты прилетела специально, чтобы мне это сказать?
– А ты думала, я прилетела мириться с тобой? Да, мне тебя жаль, потому что ты глупо распорядилась своею жизнью. Но я не дам погубить тебе жизнь Вероники! Эту девочку вырастили мы с дедом, и не надо присваивать себе чужие заслуги. Спи с геем, с урной, да с кем хочешь, но Веронику я тебе не отдам.
У Розы задрожали руки, волна неистового гнева прошлась смерчем по всему телу, и она, обычно тихая и спокойная, закричала:
– Да, я только теперь поняла, какая я преступница, что не вырвала дочь из твоих цепких «добрых» лап! Под видом добродетели ты перелопачивала чужие судьбы как картошку в огороде, выбрасывая в мусор все, что тебе казалось лишним! Чувства, привязанности, инициативу ты принимала в штыки и уничтожала наповал! Почему я стала для тебя врагом номер один? Потому, что ты не смогла меня одолеть. Ты разрушила мою семью!
– Твой муж был гомосексуалист! – гордо выговорила мать.
– Да я бы сама разобралась во всем со временем! А мне ты оставила осколки счастья, а потом, забрав Веронику, ты еще и кинула меня на эти осколки. И, не оглядываясь, убежала на край света.
– Я спасала твоего ребенка от тебя! – резво подхватила скандальную интонацию мать. – Что ждало несчастную девочку? Развратный отец и мать-карьеристка. Я очень рада, что ты несчастна! Очень! Ты несостоятельна и как мать, и как человек. Зачем я только тебя родила...
Роза почувствовала, что хочет убить мать. Но, оглядев крупную бронетанковую фигуру матери, поняла, что просто физически не справится.
Она упала на подушки и, закрыв лицо руками, заплакала. А потом завыла, да так громко, что мать испугалась.
– Прекрати истерику, давай я врача вызову!
– Убирайся вон отсюда! Пошла во-о-он! – в отчаянии кричала Роза и колотила руками по постели.
– Вот до чего ты себя довела случайными связями! Э-э, нервишки-то совсем износились...
Роза в припадке схватила урну и запустила ею в мать.
Мать бросилась к сумочке, схватила марлевую салфетку, вытащила из нее таблетку и судорожно проглотила. Потом пошла на кухню, запила водичкой и осталась стоять у окна в ожидании эффекта.
Роза чувствовала, что силы покидают ее. Она уже давно не цеплялась за жизнь и сейчас даже с некоторым облегчением ощутила близкий конец.
«Былое нельзя воротить и печалиться не о чем... А все-таки жаль... – навязчиво твердились строки в голове. – А все-таки жаль... »
– Ну что, оклемалась? – лучезарным голосом как ни в чем не бывало спросила мать, возвратясь с кухни. У нее было прекрасное настроение, и она спешила поделиться им с дочерью.
– Наша-то, говорят, самая лучшая была на конкурсе! Твоя порода, такая же целеустремленная, талантливая... Ты тоже, когда маленькая была...
– Поздно, мать. Не надо больше...
Мать пожала плечами, хихикнула на шарж, прикрепленный к стене кнопкой и, обведя светлым взором помещение, сказала:
– Ну, счастливо тебе, Оксана. Если понадобится какая-нибудь помощь, звони – мой телефон есть у Лады.
Мать вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Я хочу, чтобы тебя не было никогда... – прошептала Роза и потеряла сознание.
Глава 3
Роза Витальевна Симбирцева умерла три дня спустя в своей постели в пансионате для заслуженных работников искусств. Ее тело отвезли в морг, куда сразу же приехала Лада, верная подруга и распорядитель последней воли умершей.
Перед смертью балерина составила рукописное завещание, по которому все имущество и творческое наследие передавалось ее единственной дочери Веронике.
Также она оставила письмо, предназначенное концертмейстеру «Гранд-театра», с которым работала много лет и которому доверяла. В письме она просила взять Веронику под свое крыло, помочь ей с репетициями, вхождением в репертуар и быть ее «ангелом-хранителем». Концертмейстер был человеком честным, талантливым и надежным – Роза передавала творческую судьбу Вероники в святые руки.
Фильмы-концерты с участием Симбирцевой, видеокассеты с записью спектаклей, автобиографические книги, тысячи фотографий, интервью, эксклюзивные сценические костюмы – все это составляло творческое наследие и отныне принадлежало Веронике.
Первым желанием дочери было отдать квартиру под музей памяти великой русской балерины. Но потом решила, что оставит все на память себе. Если она была лишена матери всю жизнь, то хотя бы после смерти не станет больше ни с кем ее делить.
Квартира, наследие, концертмейстер – ну вот вроде и все. Ах да!
В конце завещания была приписка. Кто знает, в каком душевном смятении Роза ее нацарапала. Может, случайно?
«Прошу, чтобы моей матери на похоронах не было».
Эти творческие люди такие эмоциональные, наверное, написала сгоряча...
Вероника стояла возле розового корпуса пансионата и не решалась войти. Она не знала, имеет ли права вторгаться в атмосферу квартиры, в которой жила и любила ее мать.
На завтра была назначена перевозка вещей покойной – Максим Михайлович специально выделил машину с грузчиками. И Лада, конечно, приедет помочь, как же без нее...
После смерти мамы подруга очень переживала, что, может, напрасно позвонила Харламору и попросила вызвать мать Розы в Москву? А с другой стороны – ведь это правильно. Не может дочь быть в конфликте с
