На следующий день в конце урока математики к нам в класс вошел Соломон.
Класс радостно загудел.
– Когда снова будет литература? Пожалуйста, вернитесь к нам! Мы-то в чем виноваты? – галдели вразнобой.
Соломон попросил Агриппину оставить его наедине с учащимися. Сова вышла. Учитель выглядел абсолютно спокойно и уверенно. Хотя лицо осунулось, видно было, что он очень переживает случившееся.
– Ребята, мне тоже хочется как можно скорее поставить точку в этой истории. Я знаю, кто это сделал. Пусть этот человек наберется мужества и признается перед всеми. Я жду.
Воцарилась мертвая тишина. Все боялись пошевелиться, чтобы не подумали на него. Эмоциональный накал достиг того апогея, когда не признаться было невозможно.
– Это сделал я! – Марк Горный с пылающими щеками вскочил из-за парты. Он не был спокоен, но был абсолютно уверен в себе. И чувствовал себя героем. – Это я сделал, – повторил он уже спокойнее и пафоснее, смотря прямо в глаза Соломону.
– А я знаю, что ты, – просто ответил учитель. – С этого дня ты больше не будешь посещать мои уроки. Экзамены у тебя тоже будет принимать другой педагог.
Марк собрал учебники и, не прощаясь, вышел из класса.
– Ребята, завтра урок литературы пройдет по расписанию. Потом факультатив. Будем наверстывать упущенное. До свидания. – Соломон дошел до двери, взялся за ручку и, ни на кого не глядя, тихо сказал: – Спасибо…
Едва он вышел, в класс прошлепала… рыдающая Сова! Вот уже чего никто не ожидал, так это то, что Агриппина, оказывается, умеет плакать.
Сердобольные отличницы стали ее утешать, подсовывали свои носовые платки, но Сова краснела носом все больше, а из круглых глаз вытекали жалобные струйки.
– Агриппина Фе-о-одоровна, ну что вы, ну не плачьте, мы во всем разобрались, уже все хорошо-о- о, – подхалимски утешали математичку девочки.
– Бедный мальчик, вот уж влип, дурак, – плакала математичка. – Сейчас прошел мимо меня – на нем лица не было. Лучший ученик, такой парень хороший, воспитанный, умненький, родители уважаемые… И угораздило же его…
И тогда я поняла, что национальную ненависть порождает ненависть социальная, основанная на чувствах зависти и злобы по отношению к более успешным, умным и смелым. Клановая серость оберегала свою вотчину от посягательств чужаков. Соломон был чужак. Он был индивидуален и независим. А это не прощалось.
Позиция, которую заняла классный руководитель и педагог с тридцатилетним стажем Агриппина Федоровна Куряпина, была откровенным поощрением хамству и разжиганию национальной вражды.
– Интересно, а вот если бы Сове в сумку подложили записку типа: «Пина-Агриппина, что с тобой стряслось? Морда цвета тины и в слезах весь нос. Плачет безутешно – тяжело-то как, Горный стих потешный написал, чудак! Лев переживает, даже заболел, а пацан зевает – мало сделал дел!»
Настя сочиняла на ходу. И не от хорошего настроения – от растерянности. Никто, наверное, даже Аня Сурова, не понимал, что произошло. Почему заведомая низость и подлость не наказываются, а вызывают сочувствие? Почему Динару выгнали из школы за невинное баловство, почему Шумскую не приняли в комсомол за купание в неположенном месте, а преступление Марка осталось безнаказанным?
Настроение у класса было подавленным. Учиться и так не хотелось, а после этих событий многие вообще плюнули на учебу. Как вести себя дальше? Да какая теперь разница? Скоро разбежимся, и у каждого будет своя жизнь.
Вика-губкибантиком хоть и не была гигантом мысли, но на классном собрании осмелилась сказать:
– А я считаю, что нужно исключить Горного из школы! Или примите Шумскую в комсомол! Где справедливость?!
Сова натужно улыбнулась:
– Ты высказала свое мнение? Если это, конечно, твое мнение, а не подруг…
Вика вспыхнула как факел:
– Это мое личное мнение! Вы поступаете непедагогично!
Сова нахмурила косматые брови, с тоской посмотрела куда-то через окно вдаль и устало сказала:
– Надеюсь, никто из вас больше не будет замечен в самостоятельном мышлении.
Прозвенел звонок на перемену, а наш класс еще долго сидел и осмысливал значение этой шедевральной фразы…
Глава 7. Червяк
Рано утром я посадила Динару на поезд Москва – Казань. Мы обнялись на платформе, поплакали на дорожку. Так все взрослые делают перед расставанием.
– Береги себя, мы тебя очень любим и ждем обратно.
Динара была грустной, но спокойной. Она ехала к своей тетке, единственному родному человеку на этом свете. Тетка сердечно откликнулась на ее беду и предложила жить у нее сколько понадобится. Но Динара ехала в Казань из эгоистичных соображений, просто чтобы о ней кто-то заботился. Она знала – как только освободят Никиту, они вместе уедут за границу. Подальше от коммунистического рая.
Через неделю после отъезда Динары мы с Викой заехали в кафе «Лира» на Пушке. Выпили по чашке чая и от нечего делать сели на выгнутые деревянные скамейки возле памятника. Столько людей, столько характеров; интересно подглядывать за чужой жизнью. Возле памятника собиралось много неформалов: панки, пацифисты, которые враждовали с нацистами. Не знаю, насколько серьезны были их убеждения, отчасти это был просто вызов существующему строю. Он проявлялся в странных прикидах, диковатых прическах и свободной манере общения.
Пацифисты в кожаных косухах сновали туда-сюда, обсуждали, у кого сколько булавок и значков. О, от их пацифистских знаков мы фанатели, рисовали их на асфальте и на стенах в подъездах, это было очень модно! Отличительным знаком пацифиста был медальон или значок с символом – след голубя, птицы мира. Эта «лапка» обводилась в круг – символ Вселенной.
Вот так мы сидели на скамейке возле памятника Пушкину, глазели на расслабленных неформалов… и вдруг я увидела, что самый красивый пацифист по прозвищу Марик-сифилитик разговаривает с кем-то очень знакомым.
– Вика. Смотри. Кто это?
– Офигеть! Это Никита! – обомлела Викуся.
– Он же арестован? – Я была в недоумении.
– По идее, он уже должен быть выслан за сто первый километр…
Меня как подбросило: беременная Динара вынуждена бросить школу, уехать из Москвы, а он тут преспокойно тусуется! Я решительно двинулась к ребятам, не думая о том, что буду говорить. Вика бросилась меня догонять, на ходу предлагая возможные варианты развития событий:
– Бросится бежать – я его догоню; скажет – знать ничего не желаю, я дам ему по морде; если это не он и мы обознались – познакомимся и пойдем гулять в Парк культуры…
Мы не обознались – это был Никита. Он не стал отпираться – тут Вика не угадала. Наоборот, он очень обрадовался, увидев меня. И как-то жалобно приобнял и чмокнул в щеку:
– Рад тебя видеть…
Я смотрела на Никиту и ждала. Ну вот сейчас он забросает меня вопросами – где Динара, как она, что с ней? Но он только повторял, что «встреча неожиданная», и спрашивал, что мы здесь делаем.
– Динара уехала в Казань. Ты знаешь об этом? – спросила я в лоб.
Никита взял меня под локоть и отвел в сторону. Марик-сифилитик остался беседовать с Викой. Она
