предотвращения этого преступления… Наиболее верным средством предотвращения надвигающегося со стороны власти преступления, считаю уход мой с занимаемого поста.
Думаю, что после этого центральная власть перестанет подозревать меня, а также все революционное повстанчество в противо–советском заговоре и серьезно по революционному отнесется к повстанчеству на Украине, как живому, активному детищу массовой социальной революции, а не как к враждебному стану…» Махно покидает командование частями, потому что «Центральная власть считает повстанчество связанным со мною, и существующая вражда и неприязнь центральной власти к повстанчеству переносится главным образом на меня». Но поскольку корни конфликта лежат гораздо глубже персонального противостояния, последствия большевистской политики в отношении восставшего крестьянства проявятся и после ухода Махно. На это обращает внимание и он сам:
Политика большевиков «с фатальной неизбежностью ведет к кровавым событиям в середине трудового народа, созданию среди трудящихся особенного внутреннего фронта, обе враждующие стороны которого будут состоять только из трудящихся и революционеров»[326] .
Махно не вспоминает о том, что этот «особенный внутренний фронт» уже возник в 1918 г. Батька по–прежнему считает всех противников советской власти (в своем понимании этого словосочетания) врагами трудящихся.
Письмо Махно — признание крушения его политической стратегии этого периода и в то же время – свидетельство политической мудрости. Не в пример многим военным лидерам того времени из антибольшевистского стана, Махно понимал, что коммунистическая партия смогла мобилизовать на свою сторону радикальные массы России, и противостоять этой силе, пока сильно белое движение — значит помогать реакции. Махно и сам был частью этих радикальных масс, и он стремился вплоть до победы над белым движением идти вместе с большевиками, лишь сохраняя автономию своего района, защищая его от неприемлемых для крестьян мер большевиков и проводя демократическую корректировку их курса. Но коммунистическая партия не собиралась принимать такие «правила игры», и даже перед лицом военной угрозы белых нанесла по союзнику разрушительных удар, который дорого стоил не только махновцам, но и самим большевикам.
Даже теперь Махно все еще не решался выступить против большевизма. В это время он рассчитывал поднять восстание в тылу у белых, «потому что коммунисты не сумеют»[327].
Тем временем белые вторглись в район Гуляй–Поля. Почти безоружный заслон под командованием Веретельникова полег на подступах к «столице» движения. Бои в районе Гуляй–Поля продолжались с 9 по 15 июня.
Некоторое время с небольшим отрядом Махно еще сражался бок о бок с красными частями, но узнав 15 июня о приказе арестовать его, растворился в пространстве. «Надо выйти из перекрестного огня, отдохнуть, пополниться и отомстить за старую обиду»[328], — говорил он своим командирам.
Войска некоторое время находились под командой начальника штаба Озерова, но, узнав о кампании против махновского движения, и он обратился с прошением об отставке: «Я беспрерывно нахожусь в повстанческих войсках, здоровье мое совершенно расшаталось, передайте т. Ворошилову, чтобы он выслал мне заместителя и меня как инвалида, получившего 53 раны, уволил бы в отставку для лечения. Ибо при создавшемся положении, когда выбиваешься из сил для того, чтобы сделать полезное дело, рискуя ежеминутно быть объявленным (вне закона), что слишком скверно отзывается на здоровье и без того расстроенном»[329].
Яков Васильевич Озеров действительно был человеком заслуженным. В 1907 г., будучи штабс– капитаном, он вступил в группу максималистов. Эмигрировал. Вернувшись в Россию в 1917 г., стал помощником военкома на Северном Кавказе, левым эсером. Отличился в боях с белыми, в этой обстановке большевики считали его за своего. Потому и послали к Махно. Но затем выяснилось, что Озеров по взглядам близок Махно, а не коммунистам. Собственно, перед большинством левых эсеров вставал выбор между более последовательными позициями – коммунистической, эсеровской и анархистской. Озеров продолжал командовать частью махновцев, сражавшихся с белыми. Когда ситуация на время стабилизировалась, он был арестован ЧК и 2 августа расстрелян.
Летом 1919 г. коммунисты открыли «сезон охоты» на повстанческих командиров. Вместо того, чтобы сражаться, защищая территорию Украины, командование уже смирилось с ее оставлением и теперь боялось (как и летом 1918 г.) «заразить вольницей» Россию. В этом сошлись оба враждующих клана красного командования – сторонники и Троцкого, и Сталина — Ворошилова. При загадочных обстоятельствах и возможно от руки «своих» погибли такие легендарные командиры, как А. Железняк, Н. Щорс, Т. Черняк, В. Боженко. Был арестован Ф. Миронов, но в условиях катастрофически менявшейся ситуации его пока предпочли помиловать. Миронова, как и другого легендарного кавалерийского полководца Б. Думенко, расстреляют на другом этапе гражданской войны. В ночь на 16 июня семь членов махновского штаба (часть – левые эсеры), были расстреляны по приговору ревтрибунала. Этот расстрел окончательно сделал Махно врагом партии большевиков. Но арестовать его было уже нельзя.
Глава V
Белый натиск и крестьянская война
Узнав о расстреле членов своего штаба, Махно начал партизанскую войну в тылу красных. 24 июня с отрядом в 900 человек Махно переправился на правый берег Днепра. «Батько» старался держаться подальше от фронтовых тылов, чтобы в то же время не очень мешать обороне против Деникина. О взглядах Махно того времени поведал красноармеец П.С. Кудло. Его свидетельства следует воспринимать с поправкой на язык этого солдата: «Советская власть (имеется в виду центральная советская власть. — А.Ш.) не права тем, что есть чрезвычайки, комиссары, и это все я презираю… Советская власть допустила до того, что нет патронов, снарядов и что, вследствие этого, приходится отступать». Махно обвиняет коммунистов в сознательном вывозе снаряжения «в Совдепию» и сдаче его белым. Стратегические планы Махно предусматривают установление контроля над большой территорией, на которой можно наладить более слаженную, чем до сих пор, хозяйственную систему. В изложении красноармейца это звучит так: «Граждане, когда у нас будет Донецкий бассейн, тогда у нас будет мануфактура и вообще все, что нужно для существования крестьянина… Когда мы завоюем Малую Азию — у нас будет хлопок, когда завоюем Баку, будет у нас нефть»[330]. Эти наполеоновские, на первый взгляд, планы связаны скорее не с военными проектами (Махно не любит отрываться от родных мест), а с надеждами на мировую революцию, когда трудящиеся «завоюют» свои страны и наладят связи с украинским крестьянством. Махно надеялся на восстановление временного союза с большевиками. По воспоминаниям прибывшего в его армию В. Волина (он возглавил культурно–просветительскую комиссию ВРС), «батько» говорил: «Главный наш враг, товарищи крестьяне — Деникин. Коммунисты — все–таки революционеры». Но добавлял: «С ними мы сумеем посчитаться потом» [331].
Одной из характерных черт Махновского движения является категорическое неприятие союза с белыми. Почему бы, воюя с красными, не вступить в союз теперь с белыми? Такие мысли посещали Григорьева. Но Махно был теснее связан с крестьянской почвой, и его неприятие белых даже по сравнению с красными очень важно. Несмотря на то, что некоторые крестьянские отряды переходили на сторону белых, популярность крестьянского вождя могла сохраняться только при условии, если он отмежевывался от белых режимов. Крестьянская масса воспринимала реставрацию царской России как большее зло. Коммунисты отступили от идеалов революции, давшей крестьянам землю, но их безобразия – явление временное, вызванное обстановкой войны и смуты. А вот если победят белые, то землю точно отберут. Не сразу, так потом. Коммунистические начальники – это выбившиеся в люди «свои», люди, говорящие
