Советско-японский договор менял расстановку сил на Дальнем востоке. Теперь Чан Кайши могли спасти только американцы, которые очень кстати как раз отказались от изоляционизма и начали поставки оружия по ленд-лизу. Соответственно, на место советско-японского конфликта пришел японо-американский. Эта перемена стала косвенным результатом сближения СССР и стран Оси. Теперь Гитлер и хотел бы удержать японских коллег от замирения с Советским Союзом, да не мог — заметные шаги Германии в этом направлении могли «спугнуть» Сталина.
Сталин, который также боялся «спугнуть» Гитлера, всячески демонстрировал свое миролюбие. Он лично прибыл на вокзал, чтобы проводить министра иностранных дел Японии Мацуоку. Подойдя к присутствующему здесь же Шуленбургу, Сталин обнял его за плечи и сказал «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!»[954] И германский посол делал все, что мог. Сталин умел вербовать людей. Шуленбург с восторгом воспринял решение о назначении Сталина на пост председателя советского правительства, полагая, что это положит конец эгоистичной неуступчивости Молотова. «Я убежден, — докладывал Шуленбург, — что Сталин использует свое новое положение для того, чтобы принять личное участие в деле сохранения и развития хороших отношений между СССР и Германией»[955]. Добрый Шуленбург. В это время судьба «хороших отношений» уже была решена обоими диктаторами.
Но с виду все было замечательно. После прохладной паузы в советско-германских отношениях в январе-феврале 1941 г. (немцев еще пытались заставить отказаться от ввода войск в Болгарию) с апреля советскому добродушию не было пределов. На Запад шли эшелоны с сырьем, да в таких размерах, что перегружали железные дороги потенциального театра военных действий.
Немцы начали переброски войск на восточный фронт в феврале 1941 г. Они опережали противника, тем более, что планировалось сосредоточить меньше сил, чем ожидал Сталин. Но в апреле ситуация изменилась. Гитлер принял решение перенести удар по СССР с мая на июнь, а Сталин как раз узнал о том, что нападение готовится на май. В то время как немецкий айсберг затормозил сближение, советский его ускорил.
1 мая 1941 г. Сталину стало известно о сообщении агента Старшины: «вопрос о вступлении Германии против Советского Союза решен окончательно и начало его следует ожидать со дня на день»[956]. Это казалось странным — на границе с СССР было по-прежнему слишком мало сил. Но в апреле по разведывательным каналам поступало слишком много тревожной информации. 29 апреля, выступая перед офицерским корпусом, Гитлер говорил: «В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой»[957]. Нарком госбезопасности СССР В. Н. Меркулов докладывал Сталину, Молотову и Берия, что «начиная со второй половины апреля с. г. ряд сотрудников германского посольства отправляет из СССР в Германию членов своих семей и особо ценные вещи» [958]. Такие события происходят во время военной тревоги. Война может начаться в любое время. В начале мая из Варшавы сообщали: «о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом немецкие офицеры и солдаты говорят совершенно открыто, как о деле уже решенном. Война якобы должна начаться после окончания весенних полевых работ. Немецкие солдаты, со слов своих офицеров, утверждают, что захват Украины немецкой армией якобы обеспечен изнутри хорошо работающей на территории СССР пятой колонной.
С 10 по 20 апреля германские войска двигались через Варшаву на восток беспрерывно…»[959]. Может быть, мы не досмотрели, и Гитлер все-таки готов к войне?
Гитлер действительно сначала планировал нанести удар в середине мая. К концу апреля эти сведения, уже устаревшие, могли дойти до Старшины. Советское руководство стало готовиться к отражению возможного удара. Наступательная группировка РККА еще не сформировалась. Если Гитлер нападет сейчас, то мартовский план упреждающего удара осуществить не удастся. Как же так, неужели не разглядели сосредоточения немецких войск?
Так началась майская «военная тревога» 1941 г. В тугой узел завязались сразу несколько событий — речь Сталина перед офицерами 5 мая, назначение Сталина председателем Совнаркома 6 мая, полет Гесса 10 мая, разработка нового плана упреждающего удара 15 мая, высадка немцев на Крите 20 мая.
Сталин ждал сообщения о подготовке Гитлера к войне. Уже в конце апреля он пришел к выводу, что война с Германией может произойти в самое ближайшее время, никакого «рокового самообмана» на этот счет не существовало. 24 апреля Сталин позвонил Эренбургу и предложил ему заострить антифашистскую направленность романа «Падение Парижа». «Звонок Сталина Эренбургу явился своеобразным сигналом, свидетельствовавшим о решении большевистского руководства вновь взять на вооружение в пропаганде антифашистские мотивы»[960].
4 мая Политбюро утвердило решение о назначении Сталина председателем Совета народных комиссаров. Публично об этом было объявлено 5 мая. Принятие Сталиным ключевого государственного поста с 6 мая означало, что в ближайшее время он собирается активно действовать на международной арене. Обладая всей полнотой власти внутри страны, теперь Сталин должен был обладать и формальными атрибутами власти, которые позволяли бы ему на равных встречаться с мировыми лидерами. По мнению В. А. Невежина это значило, что «Сталин сам решил проявить инициативу и приступить к активным действиям в преддверии назревавшей вооруженной схватки с Германией» [961].
Направление, в котором будет развиваться эта инициатива, было раскрыто Сталиным в знаменитой речи перед военным руководством страны и выпускниками военных академий, которую он произнес 5 мая.
Одна из ключевых идей этой речи — изменение роли Германии в современном мире: «Германия начинала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась»[962]. Сталин сравнивает Гитлера с Наполеоном, намекая на перспективу новой Отечественной войны.
Будет ли СССР придерживаться оборонительной стратегии? В ответ на тост за мирную сталинскую внешнюю политику, Сталин возражает: «Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика — дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.
Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная»[963].
Для «оборонцев» речь Сталина 5 мая — серьезная проблема. Г. Городецкий считает, что ее «нужно анализировать на фоне усиливающегося конфликта с военным руководством, которое оказывало давление, требуя перехода к решительным действиям»[964]. Такие конфликты Сталин разрешал посредством НКВД. С 1937–1938 гг. никакой почвы для конфликта Сталина с военным руководством не было и быть не могло. Сталин и без того решительно перебрасывал на запад армию за армией. Доказательством «усиливающегося конфликта» являются показанные Г. Городецкому Л. Безыменским воспоминания Н. Лащенко о рассказе Тимошенко о беседе со Сталиным на повышенных тонах. Очень убедительно. Такой тройной пересказ может привести к полному искажению контекста. Вроде бы Сталин ругал Тимошенко и даже угрожал ему расстрелом за то, что тот провоцирует войну. Досталось и Жукову. Бросаются в глаза такие фразы Сталина, которые вспомнил Лащенко (их, правда, не слышавший, но слышавший версию Тимошенко): «Если вы будете там на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду». Санкционируя движение войск к границе (без санкции Сталина такое выдвижение было невозможно), вождь требовал четкого выполнения своих указаний, боясь «спугнуть» противника. За малейшие отклонения от инструкций генералам действительно
