В дипломатических рассуждениях Гитлера причудливо сочетается показное миротворчество и стремление к войне. Интуитивно-эстетическое мышление фюрера не требовало логической увязки отдельных «красивых идей». С одной стороны — «Союз, который не ставит себе целью войну, бессмыслен и бесполезен»[172]. С другой — «сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны. Единственная держава, с которой приходится считаться как с возможной противницей такого союза, — Франция — объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы Германии возможность совершенно спокойно заняться всей той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией»[173]. Европейские лидеры на протяжении многих лет будут верить и более миролюбивым заявлениям Гитлера.
В этом отношении трудно согласиться с У. Ширером в том, что планы Гитлера «отличаются ясностью и точностью», и именно в соответствии с «Майн Кампф» он стал действовать позднее[174]. Крупнейшее отклонение от плана Гитлера — конфронтация с Великобританией. Гитлеру долго удавалось усыплять бдительность английских политиков уверениями о стремлении к союзу с ними, но в конечном итоге война между двумя странами все же разразилась. Вопреки «Майн кампф» Гитлер не остановил движение на Запада и Юг, что могло до поры успокаивать и Сталина. Но одно вождь СССР усвоил четко — Гитлер рано или поздно двинется на Россию. Следовательно, его нужно упредить…
Будущий союзник Гитлера дуче недооценил «немецкого Муссолини», книгу Гитлера «Майн кампф» он отбросил прочь как «наискучнейшую чепуху, которую я никогда не в состоянии буду прочесть», а его идеи считал «не более, как общими клише»[175].
Но, как оказалось, Гитлер мог без труда упростить эти идеи в своих речах, сделав их доступными и родными для миллионов немцев. Идеи приобрели материальную силу. И потенциал духовной культуры Германии не смог остановить наступление грубой идеологии нацизма. «В целом духовная ситуация Веймарской республики характеризовалась весьма высоким творческим напряжением и великолепными художественными и научными достижениями, с другой же стороны, — высокой степенью неустойчивости общественного мнения, сильной поляризацией мнений и большим влиянием иррациональных установок, прямо нацеленных против демократии, индивидуализма, рационализма» [176]. Одно другому не мешает. Даже при взлете духовной культуры была возможна победа примитивных в интеллектуальном отношении сил, провал в архаику. Здесь нет ничего удивительного, как, скажем, в разгуле насилия в эпоху Возрождения. Замкнутая в своем кругу элита, строившая отношения с массами на основе господства, не могла стать лидером этих масс. Разрушение традиционных институтов контроля, маргинализация, выход на авансцену политики масс, невосприимчивых к интеллектуальным достижениям элиты — все это было результатом ограниченной демократии в эпоху индустриального общества. Массы не могли не вмешиваться в исторический процесс на этой стадии социального развития, но их пытались не пускать, памятуя потрясения ноябрьской революции. До начала Великой депрессии это вызывала глухое недовольство и отчуждение между элитой и массами. В периоды кризисов нужно искать сложные пути в обход пропастей, а вот популярностью пользуются прямые короткие маршруты.
Гитлер предлагал немцам как раз такую короткую дорогу. Но в середине 20-х гг. кризис был еще не столь сильным, чтобы подобные проповедники были востребованы обществом. «Казалось, нацизму пришел конец. Нацистское движение достигло успехов в период, когда на страну сыпались несчастья, теперь же, когда перспективы развития нации резко улучшились, оно теряло авторитет. По крайней мере, так считало большинство немцев и иностранных наблюдателей»[177], — вспоминает американский журналист У. Ширер.
Пока Гитлер сидел в тюрьме, Муссолини укреплял свою власть. Первоначально она была ограниченной. Муссолини возглавлял правительство, составленное из представителей правых партий, в котором фашисты составляли меньшинство. Спустя десять лет в таком же положении окажется Гитлер. Правительство получило чрезвычайные полномочия для упорядочения государственного аппарата и финансов. Но полномочия действовали только год. Следовало торопиться.
Муссолини денационализировал нерентабельные предприятия и подавил забастовочное движение. Дефицит государственного бюджета уменьшился. Чтобы закрепить успех, фашисты создали полупартийные — полугосударственные органы, которые подчиняли государство фашистской партии независимо от итогов выборов. Такими органами стал Большой фашистский совет при премьер-министре и Добровольная милиция национальной безопасности, состоявшая из «чернорубашечников».
Фашисты утверждали, что им удалось взять под контроль преступность. Это верно — часть лидеров преступных сообществ вошло в фашистскую организацию, хотя респектабельности не приобрели. «Используя известных уголовников, Муссолини был обеспокоен тем, что фашизм приобретает репутацию преступной организации, что акты насилия совершаются именно в то время, когда он самоутверждается как человек, придерживающийся политики умеренности и доброй воли. В таких случаях ему приходилось сваливать всю вину на неуправляемость подчиненных или заявлять, что в фашистскую партию просочились коммунисты специально, чтобы изнутри подрывать ее доброе имя»[178] .
Первые успехи Муссолини обеспечили ему симпатии большинства населения, и он поспешил закрепить их на выборах. Муссолини добился изменения системы голосования. Теперь блок, набравший большинство, получал львиную долю голосов. На выборах 1924 г., проходивших в обстановке насилия, блок фашистов и некоторых право-либеральных партий получил большинство. Но оппозиция продолжала острую критику политики Муссолини, и при первой же серьезной неудаче он мог потерять власть. Тогда Муссолини решился на новый переворот. Фашистами был убит депутат-социалист Джакомо Маттеотти. В знак протеста депутаты — социалисты, коммунисты и часть либералов создали «Авентинский» блок и покинули парламент. Название блока было взято из эпизода древнеримской истории, когда плебеи ушли из Рима на Авентинский холм в знак протеста против угнетения, и патрициям пришлось упрашивать их вернуться. Депутаты-«авентинцы» считали, что без их участия парламент будет неправомочен, и Муссолини будет вынужден пойти на уступки. Но с диктаторами такая тактика не дает результата.
В январе 1925 г. Муссолини объявил «вторую волну фашизма». С согласия короля и оставшихся в парламенте депутатов Муссолини присвоил себе функции законодателя и чрезвычайными декретами запретил партии оппозиции и профсоюзы, которые заменялись корпорациями. «Борьба между правительством и оппозицией будет решена силой. И в этом случае правительство не нуждается в одобрении парламентом»[179], — заявил Муссолини парламентариям, провозглашая верховенство насилия над законом. Лидеры оппозиции были в 1926 г. арестованы. Все государственные чиновники отныне должны были быть фашистами. Муссолини стал не просто премьер- министром, а вождем — дуче итальянского народа.
Получив всю полноту власти, Муссолини стал строить тоталитарное государство. Так был назван фашистский политический режим в книге «Доктрина фашизма», которую Муссолини написал совместно со своим советником Джованни Джентиле — известным философом. Ссылаясь на борца за единство Италии Д. Мадзини, они стремились достичь полного сплочения нации за счет прав личности. Тоталитарное государство должно жить по принципу — «все в государстве, ничего вне государства». Все мысли, помыслы, интересы итальянцев должны были быть подчинены государству, а точнее — дуче.
Вся власть в стране находилась в его руках. Дуче возглавлял Большой фашистский совет (БФС), который разрабатывал фашистские законопроекты, а позднее и принимал законы. Парламент низводился до роли совещательного органа. Вся власть принадлежала членам партии. Но Муссолини объявил свое государство «высшей формой демократии», потому что миллионы людей были вовлечены в фашистские организации. «Если и был когда-либо в истории демократический режим, то есть государство народа, то это — наш режим»[180]. Перестав быть социалистом, Муссолини по своей риторике остался «демократом».
Массовое общество, начавшись с вовлечения людей в общественную жизнь, было превращено Муссолини в систему всеобщего контроля над массами со стороны государства. Вытесняя из руководства радикальную часть фашистского движения, он объединил фашистов с партией националистов, приблизив к себе ее респектабельных лидеров.
