что действительно произошло.
И он, сам не понимая почему, рассказал все, от начала до конца, даже то, что не счел нужным сообщить следователю.
Четырнадцатого июня принявших присягу семерых зеленых, как три рубля, воинов направили в отдельную автороту, так сказать, «для прохождения дальнейшей службы». Ночью с четырнадцатого на пятнадцатое всех их разбудили пинками через час после отбоя, велели «мухой» одеться и построиться в коридоре возле каптерки. Вот тут-то и появились, официально выражаясь, пятеро «воинов последнего срока службы», а по-солдатски — «дедов», чтобы быстро и доходчиво прояснить для молодняка тот факт, что воинская служба для них теперь будет состоять исключительно из «тягот и лишений», как и записано в тексте воинской присяги. По крайней мере, до тех пор, пока в роте не появится кто-то еще более молодой, над кем издеваться будут еще сильнее. А чтобы «духи» зеленые все сразу поняли и крепко запомнили, их решили слегка поучить. Так как после отбоя «деды» немного освежились водкой, учебный процесс пошел по принципу «Меньше слов, больше дела». После короткой, но эмоциональной вступительной речи, молодняк начали бить.
Черноволосый скуластый «дед» подошел к стоящему рядом с Дороховым пареньку и замахнулся правой, а когда тот закрыл лицо руками, ударил ногой. Может, он целил в живот, но попал несколько ниже. «Молодой» застонал и рухнул на пол. Пнув ногой лежащего, добрый «дедушка» подошел к Дорохову и опять замахнулся. Вот тут-то все и началось.
От удара ногой в промежность черноволосого сломало пополам. Владислав подскочил к нему и, ударив локтем в челюсть, отправил в нокаут. Не теряя темпа, приложился ногой по морде стоящего рядом и успел пнуть под колено еще одного обалдевшего от происходящего старослужащего, когда… когда из строя молодняка вышли Серега Савиных и Игорь Чернояров, невысокие квадратные ребята, уже настоящие мужики в свои восемнадцать лет. Они попали в армию из соседних приграничных сел на Маньчжурке, где до призыва каждый из них успел по два года покрутить баранку лесовоза. «Гураны» (так называют в Сибири коренных забайкальцев) и вступили в драку мощно, хотя и с небольшим опозданием.
Через пару минут все было кончено. Случившееся потом навсегда вошло в легенду. Зверски отметеленных «дедов» поставили на ноги и приказали построиться, что и было сделано. Владислав Дорохов произнес перед строем краткую речь о недопустимости неуставных взаимоотношений и пользе физического труда в деле сплочения воинского коллектива. После чего, собственно, и начался физический труд. Бедные «деды» до самого подъема наводили порядок в казарме и до блеска полировали места общественного пользования под строгим надзором Дорохова и обоих «гуранов». Остальные «молодые» участвовать в этом непотребстве не стали и по-тихому отправились баиньки, опасаясь возможных последствий. Сам Дорохов о том, что может случиться следом, как-то не подумал, а «гуранам» все было абсолютно по-хрену, потому что они ничего и никого в жизни вообще не боялись.
На следующее утро обесчещенные «деды» наперегонки бросились жаловаться и демонстрировать полученные побои командованию, политическим органам и особому отделу. Сразу же после развода на работы Дорохова арестовали и отвезли на гарнизонную гауптвахту. Все.
— А вот по официальной версии все произошло совсем не так, — майор достал из портфеля серую картонную папку, раскрыл ее и вынул несколько листов бумаги. — Зачитываю: «После того, как ефрейтор Орхоков сделал рядовому Дорохову замечание за нарушение формы одежды, тот пришел в ярость и ударил того ногой в низ живота, локтем в лицо, а потом продолжил избиение лежащего ногами. Оказавшиеся на месте происшествия младший сержант Козинов, ефрейтор Цыбендоржиев, рядовые Нестеренко и Черкашин попытались остановить избиение, но он напал и на них и нанес всем телесные повреждения разной степени тяжести…». Да ты прямо монстр какой-то, — хохотнул майор. — Как говорится, отвел душу. У одного сломана челюсть, у двоих — носы, у остальных трещины в ребрах, выбитые зубы… О синяках и шишках уже и не говорю.
— Но это же ложь!
— Правильно задокументированная ложь таковой никогда не является, — он потряс перед обалдевшим собеседником стопкой исписанных от руки листков в клеточку. — Двенадцать свидетельских показаний против тебя, в том числе и от четверых «молодых». Одинаковые, даже написаны одними и теми же словами, как под копирку.
— Вы сказали, четверо наших… А «гураны»?
— Их в тот же день перевели в другую часть, так что шандец тебе, казарменный хулиган Дорохов.
— Да уж, — пригорюнился хулиган.
— Понял хоть, за что сядешь?
— Думаю, да.
— Изложи.
— За бунт.
— Совершенно верно, мой юный, в конец распоясавшийся друг. Когда «деды» прессуют молодняк, это нехорошо, но как-то вписывается в реалии. А вот когда наоборот… Если в армии все начнут лупцевать друг друга, невзирая на звания и сроки службы, это уже будет не армия, а банда в сапогах. Согласен?
— Ну…
— Ты, к слову, где так ручонками и ножонками махать научился?
— Так я вырос в военном городке. У нас в доме офицеров всего-то два кружка было: бальных танцев и рукопашного боя.
— А танцевать ты, значит, не любишь?
— Не очень.
— Значит так, рядовой Дорохов, светит тебе дальняя дорога и казенный дом, лет так на пять, минимум. Но есть вариант. Хочешь знать, какой?
— Да, конечно.
— Тогда, слушай…
— Ты знаешь, — привставший было с табурета, чтобы покинуть камеру, майор вдруг передумал и снова сел, — чуть больше семи лет тому назад очень похожая история произошла в Туркестанском военном округе. Я, помнится, тогда тоже кое-кому челюсть сломал, — майор врал, как потерпевший. Никому никаких челюстей он не вредил. Одному из напавших на него «дедов» он раздробил ключицу, двум другим серьезно попортил суставы рук и еще одному размазал нос по лицу. — А вот до трудотерапии не додумался, обидно даже. — Встал, подошел к двери и треснул по ней кулачищем, вызывая начкара. — Да, едва не забыл. Завтра, когда придешь в роту за вещами, ничему не удивляйся. Привет — дверь отворилась, и странный посетитель вышел.
— До свидания, — Дорохов рухнул на табурет, схватившись двумя руками за идущую кругом голову, безуспешно пытаясь осмыслить все только что с ним произошедшее.
Утром следующего дня начались чудеса. Во-первых, его освободили из-под стражи. Во-вторых, встретивший на выходе из гауптвахты, начальник медицинского пункта войсковой части 40… сообщил, что его направляют в гарнизонный госпиталь на освидетельствование. И, наконец, в третьих, когда он пришел в бывшую родную роту за вещами… Первыми, кого он увидел, были ефрейтор Орхоков и рядовой Нестеренко, с помощью специальных деревянных плашек старательно выравнивающие заправленные койки. Младший сержант Козинов, тяжко вздыхая, подметал пол. Пнув его в откляченную пухлую задницу, он направился к своей тумбочке собирать нехитрые пожитки.
Решением военно-врачебной комиссии округа рядовой Дорохов В. А. был призван негодным к продолжению дальнейшей службы и направлен к месту жительства. Только оказался он почему-то не в Армавире у мамы, а в Приуралье, в одной очень интересной учебке. Там он, действительно, во весь рост познал тяготы и лишения военной службы. Не раз и не два, из последних сил перебирая стершимися до ушей ногами во время очередного «общеукрепляющего» стокилометрового марш-броска или штурмуя «тропу разведчика», он почти на полном серьезе жалел, что несколько погорячился и не ответил гордым отказом на предложение того странного майора.
