— Это точно, — согласился он, — я такой.
— Да уж. Ладно, давай, рассказывай.
— С чего начинать?
— С обстановки в резидентуре.
— Болото. Боцман наш, ничего не скажу, мужик правильный… — если флотского офицера подчиненные называют боцманом, значит он действительно не сволочь. В противном случае, подобрали бы другое погоняло, например, «Кнехт обоссаный» или еще что.
— Но?
— Скучно здесь, вот, он и задремал чуток.
— Решил его взбодрить?
— Вы это о чем?
— О «клопах». Твоя работа?
— Был приказ, — он ткнул пальцем в крышу авто, — устроить небольшую встряску. Я и устроил, только…
— Только, что?
— Один из клопов всадили еще до меня.
— Где?
— В его рабочем кабинете на втором этаже.
— Красиво, блин, живете.
— Не то слово, — вздохнул он, — боюсь, он на меня подумал. Уж больно ему мой бизнес не нравится.
— Кстати, как успехи?
— Весь этот е…й бизнес… — он выматерился, чуть слышно, но с большим чувством, — достал уже!
— Что так?
— Вы как относитесь к селедке?
— В целом положительно, особенно, ежели с лучком, да под водочку.
— Вот, и я раньше положительно, а теперь… — он опять вздохнул. — Мне приказали поработать на одну московскую фирму. Вот, и тружусь как проклятый, занимаюсь закупками.
— Чего?
— Рыбы, что здесь еще можно закупать.
— И, как?
— Успешно, — он опять выдал несколько слов, совершенно не достойных российского военного разведчика. — Селедка соленая, селедка копченая, она же маринованная. Жареная, блин, вареная, засахаренная, на хрен, с марципанами!
— Успокойся.
— Извините, сэнсэй, просто наболело. Все переговоры исключительно в рыбных ресторанах. Не успеешь сесть за стол, как ставят перед носом целый тазик с этой самой, блядь, селедкой. Кушайте, говорят, вер са венлиг (датск. — пожалуйста)…
— Кушаешь?
— А что делать? — скорбно ответил он. — Иначе обиды до потолка, как же можно не любить нашу селедочку? — резанул себя ладонью по горлу. — Вот, где она у меня. Пельменей хочу!
— Грустно, — посочувствовал я, — а мандарины закупать не пробовал?
— Не растут.
— Ладно, считай, что я тебя пожалел. Вернемся к нашим баранам. О резиденте ты уже сказал. Что по остальным?
— Два папенькиных сынка. Пьют, таскаются по бабам, бьют балду и ждут повышения.
— Дальше.
— Парочка молодых, только после академии. Первый раз за кордоном, все в новинку. Ни хрена, естественно, не умеют и не очень-то хотят научиться.
— Остается еще один.
— Капитан Андрейко, он же Славик.
— Что скажешь?
— Старательный, толковый, инициативный — начал перечислять он. — Меня, кстати, презирает.
— Явно?
— Нет, что вы. Просто, я чувствую.
— Молодец, давай дальше.
— Понимаете, сэнсэй, — он замялся, — не хочется говорить о человеке дурно, тем более что и фактов-то нет, просто…
— Рожай.
— Наш Боцман часто вслух страдает по утраченной империи, особенно, если выпьет.
— Интересно.
— Обидно ему, видите ли, раньше, мол, была великая держава, а сейчас… А Славик очень искренне ему подпевает. Можно сказать, тоскует навзрыд по былому величию, которого сам толком-то и не помнит.
— Мне тоже обидно, что с того?
— Вы об этом не кричите.
— Логично, — мы замолчали.
Миновали поворот на аэропорт и вскоре въехали на мост.
— Куда это мы, Костя?
— В Швецию, здесь рядом.
Глава 7
Крутой и мертвый
— Приехали… — окраина Мальме, где мы очутились, живо напомнила о родном отечестве: обшарпанные дома, мусор на тротуарах, общая заплеванность. Показалось даже, что кто-то неподалеку изящно выразился на родном и великом. А, может, и не показалось.
— Ничего себе.
— Именно так, сэнсэй. Раньше, говорят, был вполне приличный район, а сейчас здесь живут в основном иммигранты. Арабы, негры, sorry, афроскандинавы, албанцы, наши бывшие.
— То-то мне мат послышался.
— Вон тот дом, — он указал на пятиэтажку метрах в пятидесяти, — второй подъезд, третий этаж, квартира семь «В», — залез в бардачок и извлек оттуда складную дубинку, — пошли.
— Рация есть?
— Целых две.
— Тогда давай одну. Я схожу сам, а ты побудь в машине, а то еще угонят чего доброго.
— Здесь это запросто, — он протянул мне ключи и прямоугольную пластмассовую коробку.
— Не спишь, — я сунул рацию в карман куртки, — смотришь по сторонам. Если, что, дашь знать.
— Сэнсэй.
— Что?
— Возьмите, — извлек из кармана дубинку и передал мне, — не помешает.
— А ты как же?
— У меня есть монтировка.
Две потертые личности на скамеечке перед подъездом лакировали пивком что-то более крепкое, третий дремал, сидя. Когда я проходил мимо, никто даже не посмотрел вслед, больно я им был нужен. Сжав в кулаке дубинку, шагнул вовнутрь, поднялся по заплеванным ступенькам на этаж, надел перчатки, открыл
