— А нечего тут...
— Чего «нечего»? Дьяволы злые. Молодая ишо, радоваться бы надо, а ты уж — как бы поядовитей слово из себя выдавить. Кто это тут глаза налил? Ну?
— И нечего тут...
— Заладила, ворона... Тебя ж, Нинка, любить надо, а где тут! Душа не повернется — так-то будешь. Не бери пример с наших деревенских дур, которые только и знают, что всю жизнь лаются... Будь умней таких. Жизнь-то — всего одна, и та, не успеешь оглянуться,— к вечеру уж. И тут тянет человека оглянуться... Вот и оглядываются — каждый на свое. Не надо, Нина, штоб душа ссохлась раньше времени... Не надо.
Нинка хлопнула дверью, ушла в дом.
— Ты, Колька, не давай ей особо язык распускать...
— Ругаться, что ль, с ней?
— Да не надо бы ругаться-то... Хоть ты умней будь, втолковывай почаще...
— Играть?
— Давай.
Колька заиграл опять «Ивушку». Вяло как-то... И Матвей слушал вяло. Потом он сказал:
— Ладно, не надо. Всему, видно, свое время.
Посидели молча. Закурили.
— Игрушки-то свои делаешь?
— Делаю.
— Ну и делай, не слушай никого, ну их к дьяволу. Глянется — делай. А то указчиков много найдется... Посплетничают, позубоскалят — и думают: они хорошие. Клади на всех...
Колька засмеялся.
— А сыграю я, дядя Матвей!
— Валяй.
И Колька заиграл веселый мотив...
В небольшом русском городке, где-то на окраине, где дальше — за пустырем — виден уже и лес и не дымят трубы, в аккуратном домике из трех комнат жила женщина. Звали женщину красиво — Агриппина, Агриппина Игнатьевна Веселова, попросту — Груша. Было ей тридцать четыре года, и были у нее сын Витька двенадцати лет да брат Николай Игнатьевич, главный бухгалтер пригородного совхоза, да где-то был муж... С мужем они разошлись три года назад: тот взял в подруги... бутылку, и та подруга белоголовая завлекла его куда-то далеко, даже и не слышно было, где он.
Брат Николай приезжал по воскресеньям к сестре и племяннику, старался как-нибудь им помочь, продукты привозил, деньжонок иногда.
И один раз, в воскресенье, приехал он с важным каким-то делом... Но пока дело это не выкладывал, а, как обычно, они с Витькиной матерью воспитывали Витьку.
— Ну сладу нет — не слушается, и все,— жаловалась мать.— Совсем парень выпрягся...
— Что же это ты, Витька?— гудел большой дядя Николай, постукивая толстыми прокуренными пальцами по клеенке.— Не годится так, не годится. А что же дальше-то будет, если ты уже счас... черт те чего вытворяешь? Ведь матери-то одной трудно с тобой, как ты это не поймешь!..
— Ни дьявола не понимает! На днях чего удумал: взял да соседской свинье глаз выбил...
— Глаз?— удивился дядя Николай.
— Но! Ветеринар, сосед-то... ладно, мужик добрый — не пошел никуда жаловаться. А то бы было дело!
— Зачем же ты ей глаз-то выбил?— спросил дядя. Лобастый Витька сидел тут же за столом, делал вид что усердно читает книгу. Молчал.
— Витьк!
— Ну?
— Зачем глаз-то свинье выбил?
— Я нечаянно,— буркнул Витька.
— «Нечаянно»!— воскликнула мать.— Знаю я, как нечаянно... Нечаянно.— И повернулась к брату — рассказать: — Я его все в пример ставлю, ветеринара-то: выучился человек, теперь живет-поживает, в доме-то только живой воды, наверно, нет... Бери, мол, пример — приглядывайся. А он его и невзлюбил...
— При чем же тут животное, если тебе человек не поглянулся? Витьк!
— Ну?
— Разве можно такие вещи делать?! Ты что, живодер, что ли?
Витька молчал.
— Папа родимый — набычится, и не сдвинешь с места,— заключил дядя Николай. Помолчал. Спросил сестру: — Где он счас? Не слышно?
— «Где»!— горько воскликнула мать.— У него дорог много, и все — веселые.
— Алименты-то шлет?
— Шлет.
— Эх, Витька, Витька...— вздохнул дядя Николай.— Что ж ты так живешь-то? А?
Витька молчал.
— Витька!
— Ну?
— Чего молчишь?
— Я читаю.
— Что ты мне очки втираешь!— осердился дядя Николай.— Читает он!..— Потянулся, взял у Витьки книгу.— Что ты читаешь? То ж — задачник! Кто же так задачник читает... как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!
— Вот так он меня все время обманывает,— сказала мать.— Спросишь: Витька, выучил уроки? Выучил! А где выучил, где выучил — ничего не выучил, одна улица на уме...
— Ты эту улицу брось, Витька,— резонно стал убеждать дядя Николай.— Она до добра не доведет. Хватишься потом, да поздно будет. Вот он, близко будет, локоть-то, да не укусишь. Улица от тебя не убежит, а время уйдет, не воротишь. Ты лучше возьми да уроки хорошенько выучи, чем... глаза-то свиньям вышибать. Чем выбил-то, камнем, что ли?
Витька водил пальцем по синим клеточкам клеенки. На вопрос только неопределенно поморщился и пожал плечами.
Дядя помолчал и спросил совсем другим тоном — мирно, несколько удивленно:
— Так что, здесь тоже свиней держут?
— Держут,— откликнулась мать.— А чего? Мужик-то в доме, так и держут. Зато всю зиму без горюшка — с мясом. Мужик-то есть, чего не держать?
— Витька,— повернулся дядя к Витьке,— иди учи уроки в ту комнату, мне надо с матерью поговорить.
Витька незаметно с облегчением вздохнул и ушел в другую комнату. Накачка кончилась.
— Я вот о чем с тобой,— заговорил Николай негромко. И посмотрел на часы.— Помнишь, я тебе говорил про мужика-то?..
— Ну, помню.
— Это... видал я его в пятницу, говорил с ним...
Груша насторожилась. Заинтересовалась.
— Ну?
— Он придет сегодня...— Николай опять глянул на часы.— Через десять минут.
