туда и эту вашу бомбу. А что, нет?!
Вначале все рассмеялись, но потом поняли — лучшего и не придумаешь.
Так и сделали. Семье директора школы дали знать, когда все они должны задержаться вне дома, и в одно прекрасное утро Милка Челедова, придя с молоком, «забыла» в сенях школы потрепанный портфель с десятикилограммовой бомбой замедленного действия.
Партизаны собрались на склоне горы и стали ждать, когда школа взлетит на воздух. Однако назначенное время миновало — и ничего. Ждали до глубокой ночи, но бомба так и не взорвалась. Не оставалось ничего другого, как ждать следующего дня, когда Милка снова понесет директору молоко. Однако утрам бомба взорвалась, но не с такой силой, как рассчитывали.
Ответственным за операцию на электроподстанции был Герык. С собой он взял Опава, бельгийца Жана и несколько местных ребят. Жан приготовил мощный заряд. В десятилитровый бидон для молока положили пятнадцать килограммов тротила в порошке, а внутрь вложили несколько роликов пикрина с детонаторами и запальник с часовым механизмом.
Следующей ночью небо над Всетином осветилось и раздался мощный взрыв. Группа Герыка свою задачу выполнила, несмотря на то что немцы повсюду расставили патрули.
Поезд остановился. Раздались крики караульных. Здоровые заключенные стали выходить из вагона. Папрскарж и Данек продолжали лежать.
Вдруг двери купе распахнулись.
— Вставай! Выходи! — заорали по-немецки караульные.
Когда же они увидели, что перед ними двое раненых, схватили Папрскаржа за воротник и по ступенькам вагона стащили на перрон. Данек же вышел сам — он мог ступать на одну ногу.
Это был брненскнй вокзал.
Папрскаржа караульные оставили лежать на земле между путями. Долгое время к нему никто не подходил. Потом появились два солдата с носилками.
Перед входом в вокзал стояла грузовая машина с заключенными, прибывшими из Всетина, и Слава Данек был уже там. Солдаты положили Папрскаржа в ту же машину, и она поехала.
Нога все сильнее беспокоила Папрскаржа. Пальцев он уже почти не чувствовал — они окоченели, потому что торчали из-под гипса.
Машина остановилась у интерната Коуницовых, или, как его еще называли, «Коунички». Солдаты загнали арестованных в канцелярию. Папрскаржа и Данека внесли последними и положили на полу. В тепле пальцы у Папрскаржа начали отходить.
Дежурный гестаповец проверил сопроводительные документы арестованных. Когда дошел до Папрскаржа, спросил:
— Папрскарж Йозеф? Арестован вторично?
— Да, — подтвердил Папрскарж.
— Как же это так? А почему ты здесь?
— Не знаю.
— А почему ты ранен?
— Не знаю, почему в меня стреляли.
— Значит, не знаешь? Ну так завтра узнаешь. — И он пнул ногой шапку, в которую Папрскарж сложил мелкие вещи. Остаток хлеба и конфеты разлетелись по всей комнате.
Потом Данека и Папрскаржа заключенные — чехи унесли на носилках в камеру на втором этаже.
Две койки там были свободны. На третьей, в нижнем белье, свернувшись в клубок, лежал какой-то мужчина. Около него на стуле сидел немецкий солдат.
Папрскаржа и Данека положили на свободные койки. Гестаповец приказал солдату не разрешать никаких разговоров между заключенными и ушел.
Свет на потолке горел всю ночь, и Папрскарж не смог уснуть. Сильно давил гипс. Ступню больно дергало. Он повернул голову к Данеку и увидел, что тот тоже не спит.
Трофим и Матей в первую же ночь принялись строить планы побега. Трофим наблюдал за надзирателем. Это был чех, высокий чернявый парень, чем-то похожий на гориллу, но с арестованными он обходился по-человечески, и казалось, особенно благоволил к русским партизанам. И поэтому Трофим хотел все сделать так, чтобы не причинить надзирателю вреда.
В конце концов решили так: ночью заманить его в камеру, отобрать ключи и перебраться через стену.
— Это невозможно, — высказали свои сомнения арестованные чехи, находившиеся вместе с ними в камере.
— Уверяем вас, вполне возможно, — говорил им Трофим. — Но вы только должны нам помочь обезвредить надзирателя.
И вот однажды ночью в тюрьме поднялся шум. Трофим изо всех сил колотил кулаками в дверь камеры.
— Помогите! Доктора!
Пришел надзиратель.
— Что за шум? Разбудите начальника и будет худо! Себе не поможете, а мне наделаете неприятностей.
— Человек умирает, — твердили арестованные чехи.
Надзиратель заглянул в камеру и увидел лежащего Матея. Тот притворился тяжелобольным.
— Отойдите подальше от двери. Я погляжу, что там с ним, — сказал надзиратель и отпер камеру.
Как только он вошел внутрь, Трофим бросился на него. Но одолеть надзирателя было не так-то просто: он наносил один удар за другим и при этом звал на помощь. Тогда Трофим ударил его кулаком по голове. Надзиратель покачнулся, и Трофим ловко повалил его на пол, связал простыней, а рот заткнул кляпом.
— Трофим, ключи! — крикнул Матей. — Быстрее! Они у него на поясе! И отпирай камеры!
Трофим отстегнул у надзирателя связку ключей и побежал по коридору. Заключенные, услышав крики, толпились у глазков камер. Отыскав нужный ключ, Трофим отпирал камеры одну за другой и широко распахивал двери.
— Беги, ты свободен!
Некоторые заключенные с перепугу не знали, что делать.
— Быстрее, быстрее! — поторапливал их Трофим. — Мы должны бежать все. Если вы не убежите, гестаповцы расстреляют вас.
Вскоре во дворе тюремного здания появился длинный ряд фигур. Маленькая тюрьма охранялась плохо, и поэтому всем удалось перебежать через двор к стене за задним флигелем, так что караульные в сторожевой будке не заметили их. Стена была высокая, и многие перелезли через нее с трудом. Соскочив на глухую улочку, все вместе бежали за город.
Когда последние дома остались позади, заключенные остановились.
— Теперь надо разойтись, — приказал Трофим. — Если мы будем идти все вместе, нас скорее обнаружат и поймают.
У Трофима и без того было много забот — Матей едва держался на ногах, а сам он растянул лодыжку, когда прыгал со стены.
Заключенные разбежались в разные стороны. Трофим с Матеем направились к ровной гряде холмов, которая тянулась за городом.
— Не слишком ли сильно я его стукнул, — беспокоился добряк Трофим.
— Кого? — спросил Матей.
— Да надзирателя. Я ведь должен был только оглушить его, чтобы у него было алиби. После войны обязательно разыщу его, попрошу извинения.
Они шли, поддерживая друг друга. С трудом взобрались на гребень. Под ними в горной долинке приютилась деревенька Груба Льгота.
