Сколько времени мы провели на дне? Долго искали на берегу мотороллер
– пока она не присела по нужде и не увидела, как блестит в кустах подножка.
Стала делать фонариком знаки.
– Сюда нельзя, – услышал, приближаясь, смущенный голос. Двумя движениями натянула трусы, опустила юбку. И я понял, что эти интимные бытовые звуки возбуждают меня еще больше.
Стали толкать мотороллер по песку. Наконец вышли на тропинку и, вихляясь, тронулись. На бетонке левой рукой жена обхватила за живот, правую засунула мне в шорты. Я прикинул, сколько осталось до нормальной кровати.
– Будем дома минут через двадцать, – бросил через плечо.
Ночная дорога огибала невидимые холмы, то поднимаясь в гору, то спускаясь в туманные низины. За время на острове я выучился держать скорость, ехали ровно шестьдесят километров. Из-за лысых протекторов трасса почти не чувствовалась. Машина шла как по маслу. Как по воздуху. Просто скользила в пустоте, заполненной ровным гулом.
Шум двигателя и дорожное покрытие, бежавшее в круге света, действовали гипнотически. И я не мог оторвать взгляда от освещенной бетонки.
То, что произошло дальше, длилось ровно три секунды.
Она резко выдернула руку, я услышал крик. Что он означал, восторг или ужас? Сделав над собой невероятное усилие, я перевел взгляд и увидел два слепящих пятна, бесшумно летевшие на нас по встречной.
Руки машинально выкрутили руль влево, пятна исчезли. Ее крик утонул в чудовищном реве мотора, который на секунду оглушил меня справа.
Вылетев с дороги, мотороллер несколько мгновений парил в невесомой ночной тишине. Я увидел освещенную фарой стену. “Вот, значит, как все закончится”, – мелькнуло в голове.
…Стена камышей расступилась и проглотила машину. Просто всосала ее, как губка. Несколько секунд мотороллер несло среди стеблей по комьям, и весь мир превратился в оглушительный свист и шелест.
От удара я вылетел из седла. Оставшись без седока, мотороллер тут же заглох, завалился на бок. Все стихло. В наступившей тишине только в моторе что-то еще жужжало. Да распрямлялся пригнутый ударом стебель.
Я пошевелился, встал на четвереньки. Огляделся, позвал ее. Но тишина снова стала густой и плотной – как будто ничего не случилось.
Подняв мотороллер, я стал водить фарой по кустам. На переднем крыле сорвало корзину, и она беспомощно болталась. Но и вокруг никого не было.
В лицо впились ледяные иглы – от непоправимости, беспомощности. И в то же время я почувствовал невероятное облегчение. Даже радость.
Только руки, толкавшие машину, не слушались, были ватными. А внутри все успокоилось, затихло.
Зажав между колен горящий фонарик, она сидела на обочине.
– Жива? Цела?
Она молчала. Я попытался заглянуть ей в лицо, изобразил участие.
Осторожно взял за плечи, обнял. Но она резко оттолкнула руку.
Передо мной сидела чужая женщина, в зрачках которой не было ничего, кроме ненависти и презрения.
И они предназначались мне.
С той ночи наши отношения кончились. Как будто опустилась стеклянная стена, прозрачная и непроницаемая. И теперь ни одно движение души не могло преодолеть ее.
Мы превратились в два пустых скворечника, висящих один против другого.
В две ракушки, оставленные после отлива на пляже.
В ту ночь с ней случилась истерика. Вцепившись в койку, она кричала, ревела. Царапалась, когда я хотел унять ее, успокоить.
“Из-за тебя я чуть не погибла, ты понимаешь? Я!”
И много еще в том же духе.
Ближе к утру, выпив рома, залезла под простыню – как была, в юбке и сандалиях. На полуслове заснула, вырубилась. А я лежал в темноте и думал, насколько просто все в жизни. Насколько неумолимо все тайное, как в детском рассказе, становится явным. Стало понятным, зачем она вышла за меня замуж, столько лет жила вместе. Почему ее друзья, актеры, вели себя со мной так странно, насмешливо и снисходительно.
И много чего еще вдруг открылось из прошлой жизни – здесь, на острове.
“Все, все шито белыми нитками!”
Лишь я со своим эгоизмом ничего не видел.
Ее жизнь подчинялась театру, актерству. С того фильма, когда она впервые узнала, что такое слава. Наверное, тогда и произошел обмен.
Рокировка. Она получила билет в светлое будущее, но взамен требовалось оставить жизнь – обычную, как у всех людей. И она оставила ее, поменялась.
Слава снова пришла к ней, когда они выходили на поклоны в моей пьесе. Тогда она решила, что это /я/ ключ к успеху. /Я/ капитан корабля, на который у нее билеты.
А все оказалось иначе, она ошиблась.
Она не могла простить мне, что я не стал известным драматургом, не написал для нее еще одной блистательной пьесы. Не создал ролей в кино. И что даже в моих идиотских сериалах ей не нашлось места.
Но еще больше ненавидела себя – за то, что оказалась настолько близорукой. Беспомощной. Недальновидной. Что купилась на легкий успех, выдумав себе славу, которая со мной обязательно будет. Что поставила на человека, которому, в сущности, все на свете безразлично.
И который к тому же чуть ее не угробил.
Именно в ту ночь, под утро, когда наши отношения кончились, я понял, как страшно мы похожи. Были похожи. Как сиамские близнецы или ракушки, что лежат на песке раздельно, но внутри шумят одним и тем же морем.
Наверное, это тоже держало нас вместе столько времени.
Я бродил по коридорам своих пьес, среди вымышленных персонажей.
Теней, призраков. Служил их тюремщиком, иногда выпуская на волю – поболтать, побегать. А она уносилась в мир ослепительных спектаклей, где для нее приготовлены великие роли.
Люди, живущие на два мира, похожи. Там, в придуманных пространствах, мы встречались по- настоящему. Только там друг друга принимали, любили. А теперь шлюзы закрылись. Смежные комнаты оказались запертыми. Рай, куда мы наведывались порознь – и где встречались, как тайные любовники, даже не подозревая о том, какое это счастье, – закончился.
С этого дня каждый из нас остался перед глухими дверями.
Наедине с жизнью, устраивать которую надо самостоятельно.
Проснувшись, я делал вид, что сплю. Ждал, когда она встанет, уйдет на море. Чтобы спокойно собрать вещи и уйти тоже.
Днем валялся на помосте, листал старые книжонки из кухонного шкафа.
Перечитал Хэммета, Чандлера, Стаута – детективы нашей юности. А она сидела в Интернете, неплохо работавшем в нашей деревне.
После обеда я колесил по острову – искал пустые пляжи, где загорал и купался. Читал, что прихватывал с полки. Под вечер неминуемо встречались в баре. Сидели, я – лицом к стойке, она – отвернувшись на море.
