Как это часто случалось с ней, строчки Майлсон странно попали в такт ритму души.
Она размышляла о себе и Федоре. За последние дни успела свыкнуться, успокоиться. А первое время, да. Было худо. Как она жалела себя! Все казалось, что несчастья навалились незаслуженно.
Выходила на улицу, опираясь на дорогую трость, и выглядела на все сто, если верить пристрастной Виноградовой. Собирала комплименты, оказывается легкая хромота, просто прибавила ей пикантности. А новый цвет волос и стрижка выглядели невероятно стильно. Несколько часов назад, Богатырев, схвативший Арину в охапку со словами.
— Почему бы нам не переспать?
Тоже посчитал, что она стала гораздо привлекательнее.
— Поставь, где взял!
Строго потребовала жертва своих глупых предубеждений. И ведь послушался. Не сразу, конечно. Сначала, негодяй, осыпал жаркими поцелуями. И прижал к себе так крепко, что Арина поневоле почувствовала его возбуждение.
— Но мы же взрослые люди. И свободные. Почему нет?
И в самом деле, почему? Не было никакой особой причины вырываться из объятий Андрея. Вот и сиди теперь совершенно одна в пятницу ночью, со стихами Майлсон, умная дура!
Раскрыла книгу наугад еще раз. Что у нас на этой странице?
Месяц с маленьким хвостиком спустя, как раз перед Новым Годом, будучи в гостях у ненаглядной подруги, взяла и разревелась самым пошлым образом. Пропадаю мол. Пропадаю. Не звонит. И что делать? И как жить?
— Что мне делать? Что?
Перевела дыхание, размазала по багровому распухшему лицу последние слезы. Шумно высморкалась в протянутую подружкой салфетку. Вздохнула. И повторила спокойнее.
— Что делать-то?
Ждала банального бабского сочувствия. Которому цена — копейка. А чего еще она заслужила? Балда истеричная. Съежилась на табурете. Ссутулилась. Ну, вот. Сейчас. Сейчас. Скажет, что время все лечит. И пройдет эта боль потихоньку. Или, еще хуже — примется Федора ругать. Дескать, сволочь редкая, приручил и бросил. Какую именно речь будет противнее всего услышать, Арина еще не решила.
Но Виноградова, вернее давным-давно Кузнецова, славная, искренняя, сильная — никогда не была предсказуемой. И беды подружкины принимала близко к сердцу. Пожалеть на словах? Неискренне? Ванечкина мама это Ванечкина мама. Не пустышка равнодушная. Не притворщица.
Налетела, обняла, прижала к себе, поцеловала и в макушку, и в затылок, и опять в макушку. Погладила по спине. Нехотя выпустила. Заглянула в глаза. Сказала ласково.
— Все пучком, Родионова.
— ?
— Вы слишком разные. Ни фига не получилось бы. Ни за что.
— ?
— Извини, если давлю на мозоль.
Арина дернулась, ответила сухо.
— Переживу.
Внутри что-то натягивалось, натягивалось. Вот-вот лопнет. А тут еще вдруг подруга золотая. Опять схватила. Обняла и забормотала неожиданно.
— Рыжик, ну ты же умница у меня. Рыжулик, маленький, Рыжик… Жалко. Жалко то как.
Захлюпали носами и захныкали обе. Одновременно.
В следующий раз к теме вернулись три дня спустя. Двадцать восьмого декабря. Арина гладила выстиранные детские вещички. Жена хирурга, спортсменка и активистка красила ногти на ногах. Заявила решительно.
— А, в целом, все пучком!
— Ты, правда, так считаешь?
— Конечно. Молода. Практически здорова. Живешь в своей собственной хате.
— Угу.
Несравненную Виноградову понесло. Она возвысила голос, из сочувствующего близкого человека на глазах превращаясь в командира.
— И вот, что. Пора ликвидировать половую безграмотность. А то позор прямо. Есть у Васьки в отделении один хирург. Да. Да. Вот такая я зараза. Обсудила твою проблему с мужем. И не фиг столбенеть и бледнеть от злости. Не фиг.
— Как ты могла? Алена??
Виноградова сбиться с мысли отказалась. Возмущенные вопли проигнорировала.
— Обалденный мужик. Честно говорю. Котяра каких поискать. Но нежный. Не хам. Как раз такой нам и
