сторону. Мы отлежались и кой-как добрались лесом до своих.
— Ну что там? — спросил комбат, когда мы вернулись.
— Сам слышал! — ответил Татаринов, — Зенитки и пулемётный огонь, по крайней мере из пяти пулемётов.
После новой перебранки с замкомполка по тылу от нас отвязались. Нас отвели за Тьму, где мы начали рыть траншею. Но это скандальное дело было не кончено. Мы узнали, конечно, что командир полка Шпатов попал к немцам.
Вскоре нам прислали на полк другого, майора[68] из разведбатальона. Заместитель по пп был знакомый нам Матвеевцев.
Мы углубляли траншеи, рыли котлованы под землянки, валили деревья, возводили накаты. Новое полковое начальство посылало к нам своих проверяющих. Помню, однажды ночью прибежал к нам Максимов. Он был в то время старший лейтенант. Максимова я запомнил, потому, что потом мне пришлось с ним много раз встречаться.
Шли дни, земля покрылась толстым слоем снега. Линия фронта располагалась по обеим сторонам реки Тьмы. Немцы с наступлением зимы больше нас не трогали. Даже винтовочных выстрелов не слышно было с их стороны. Мы рыли траншеи, хода сообщения и тоже не стреляли. А что было стрелять? Они нас не трогали, и мы были не дураки.
Пальни разок в ту сторону, и начнётся пере[стрелка]палка. А начальству что? Солдаты гибнут, на то и война!
Снегу насыпало, на метр поверх траншеи. Ни немцев, ни нас вовсе не видать. Ни дорог, ни проехать! Одни вытоптанные в снегу солдатскими ногами узкие тропинки. Но все они пролегли на переднем крае
Когда траншея и землянки в роте были закончены, из полка, как в насмешку поступил приказ. Участок обороны сдать вновь сформированной роте и перейти на совершенно голое поле и уже прихваченную морозом корку земли. Я пожимал плечами, хмыкал и удивлялся. А мои солдаты крайне недовольные, выражали своё возмущение матерясь всем в глаза, — 'Старались, старались, а тут пришли чалдоны и сели на готовое!'.
Больше того. Когда мы закончили оборудование землянок и накатов, в роту явились саперы и по приказу [штаба] полка отобрали у нас шанцевый инструмент. Сославшись, что пехоте иметь двуручные пилы, топоры и большие сапёрные лопаты не положено. А мы их несли на себе из укрепрайона.
Я думал, что это так надо и приказал старшине большую часть инструмента отдать, раз из штаба полка есть такое указание.
Но на следующий день из того же штаба поступил приказ сдать готовую траншею и перейти на голое место. Правду сказать, после этого я рассвирепел.
— Ну и прохвосты! — процедил я в присутствии штабного работника.
Эти мои слова быстро дошли до Карамушки[69] и Матвеенцева.
— 'Ну щенок, ты у меня попляшешь!'.
Эту 'плясовую' фразу мне передал телефонист. У телефонистов тоже чесались языки по поводу всяких разговоров.
— Приготовься лейтенант, съедят тебя в этом полку. Уж если кого невзлюбили, то хоть пулю пускай себе в лоб! Сибиряки мстительный народ, — сказал мне телефонист и добавил, — Я тоже из 297-го. Только прошу тебя об этом никому!
Через несколько дней меня вызвали в батальон и сказали, чтоб я шёл в штаб полка, там со мной проведут беседу.
— Вот побеседуй со старшим лейтенантом следователем из дивизии!
Старший лейтенант официально представился и сказал, — Давайте лейтенант отойдём куда-нибудь, у меня к вам имеется насколько вопросов.
Я шёл за ним, думая, зачем меня вызвали сюда? Какие он мне хочет задать вопросы? Или опять будут тянуть за душу за ту ночь, что я лежал в окопе?
— Давайте присядем сюда. Здесь сухо, не ветрено и вполне удобно!
Я в ожидании его вопроса присел.
— Я вас должен опросить, как свидетеля. Но прежде чем задать вопросы, вы должны мне расписаться вот здесь. За дачу ложных показаний и отказ отвечать на поставленные вопросы, вы можете быть подвергнуты [привлечены] к уголовной ответственности.
И он сказал по какой статье и так далее…
— Теперь зададим вопросы! Как случилось так, что немцы обошли стороной весь район до реки Тьмы?
После нескольких вопросов я понял, что следователь снял допрос с комбата, и что дело его плохо, потому что сдачу деревни, где стоял штаб полка, приписывали ему.
Я спросил, — А что за деревня, которую должен был оборонять батальон, и которая находилась от Волги за десять километров.
— Командир батальона со своей полсотни солдат был всё время на берегу Волги и попал там под бомбёжку. Мне, например, когда я лежал на берегу Волги никто никакой задачи не ставил. Я остался случайно на этой стороне. Взорвали паром, и мне некуда было деваться.
— Скажите лейтенант, почему батальон покинул берег Волги и не стал оборонять деревню?
— Не могу вам объяснить. Меня во взводе и батальоне той ночью не было.
— Я с солдатом спал в окопе. А как меня оставили и кто в этом виноват, вам наверно рассказали и вы в курсе дела. Или мне снова просить, чтобы устроили очные ставки?
— Я не знаю названия деревни, но слышал однажды, что это та самая, где к немцам в плен попал командир полка Шпатов.
— Комбат говорит, что это вы во всем виноваты.
— Он не может этого сказать. Я командира полка никогда не видел и где находится эта деревня, тоже не знаю.
— Скажите, почему ваши солдаты отошли от берега Волги? И как это случилось?
— А почему я должен был там остаться? Я на берегу Волги оборону не держал. Я ходил по берегу и смотрел. Я ждал, когда мой командир роты старший лейтенант Архипов вернётся с той стороны. Я сидел на берегу почти до вечера, потом налетели немцы, и началась бомбежка. Я видел, как комбат побежал из сосновой рощи, потом вслед за ним отошли от берега его солдаты.
Часть моих солдат тоже отбежали от берега и залегли в поле. Батальон занял оборону на небольшой высотке метрах в трехстах от берега Волги. При повторной бомбежке, я с людьми тоже отошёл в поле. На высотке, где залег батальон, были готовые ячейки и мелкие окопы. Там свободных мест не было и мне пришлось своих солдат расположить впереди на сухом месте[70] метров на пятьдесят ближе к берегу. Ночью я посылал на берег Волги сержанта Вострякова.
Он ходил смотреть, не переправляется ли наша рота обратно под покровом ночи. Он просидел там часа два, [но] на той стороне не было никакого движения. Я лёг с солдатом в ячейку и договорился со старшиной, что он разбудит меня через три часа и я подменю его на дежурстве. Ночью комбат снял батальон, забрал моих солдат и ушёл в неизвестном направлении. Утром мы с солдатом проснулись и вышли к своим. Меня пытались обвинить в дезертирстве, но я потребовал очной ставки со старшиной, сержантом и комбатом. Я не виноват, что без моего ведома сняли и увели моих солдат. Вот собственно всё, что я могу сообщить.
Следователь кое-что записал, попросил расписаться на каждом листе, поблагодарил меня и распрощавшись ушёл. Я вернулся к себе в роту и на третий день забыл об этой встрече.
На берегу Тьмы нам выделили песчаный участок и приказали отрыть траншею и занять оборону.
