— Ещё бы! В моём институте она в обязательном курсе подготовки специалистов.
— В оригинале автором был назван Эскар, я — редактором. Но через некоторое время заметил, что вдруг стал соавтором. Один раз поправил инфоров, другой, третий. Выяснил, откуда такая тенденция. Оказалось, что ввести меня в соавторы одному из старейших инфоров рекомендовал другой инфор, член Совета. Его об этом просил сам Эскар. Мол, за заслуги в разработке светочей. Тогда я удивился — и забыл. Но в последнее время начали появляться конспекты и рефераты той статьи, в которых сохранены все факты, но имя Эскара вообще выпало. Если сегодня ты дашь в информаторий запрос на тему индуцированного излучения света, получишь восемь — десять материалов с моим именем, и лишь в одном упоминается имя Эскара. Таковы факты.
— Удивительная скромность.
— Удивительная скрытность.
— Скрытность? У члена Мирового Совета?
— Да. Просто форма скрытности зависит от поста разумного в обществе. Если ты никто, ты прячешь тело. Если ты член Совета, прячешь дела. Сколько дел и открытий ему удалось спрятать, не знает никто. Мы, кстати, почти ничего не знаем о его личной жизни. Не знаем даже, к какому виду он принадлежит. Знаем, что он очень мало ест. Что не обращает внимания на вкус пищи, что раз в десять-пятнадцать лет уходит куда-то на омоложение. Что знает огромное количество анекдотов и охотно делится ими с инфорами. (Хранители знаний приставили к нему свиту из двух молодых инфоров, задача которых смотреть ему в рот и всё запоминать.) Некоторые анекдоты такие старые, что понять, о чём в них идёт речь, невозможно. Знаем, что он считает хорошим и правильным всё, что увеличивает процент соответствия, и неправильным всё, что уменьшает. Что за процент, чему соответствие — не знаем.
— А как он относится к сопровождающим инфорам?
— Ну, во-первых, есть договорённость. Ребятишки сопровождают его только в рабочее время. И присутствуют при разговорах только если он не против. На закрытые заседания Совета им хода нет. А во- вторых, ты же знаешь, инфоры — не из самых быстрых пловцов. Если ему надо, он запросто уходит от конвоя. Оглянется, скажет серьёзно так: «Я тороплюсь. Если хотите, попробуйте не отстать!» И как припустит... Видимо, в его жилах кровь курьеров или неутомимых. Хотя моя кула решила, что он просто камень. Орель считает, что Эскар — первый из бессмертных. Игра природы. Он на самом деле бессмертный, не то, что мы. Мы проходим омоложение, а он никогда не стареет. Доказательство — его контактное пятно не такое, как у нас. А даже самые старые инфоры не припомнят, чтоб когда-то проводилась коррекция параметров пятна. То есть, если и проводилась, то задолго до внедрения бессмертия.
— Всё это очень интересно, но какова мораль?
И тут Атран опять смутился. Уже не в первый раз с начала разговора.
— Не знаю. Есть тайна. Есть какой-то высший разум, который ведёт нашу цивилизацию к неведомой цели. Есть эмиссар этого высшего разума. Я нащупал тайну, и хочу её разгадать.
Дно приблизилось, стало песчаным.
— Вот мы и на полигоне. Дальше будет мелко и грязно, — сообщил Алим.
За прошедшие годы полигон сильно изменился. Ветер и волны, играя песком, засыпали часть каналов. Другие сильно обмелели. Многие превратились в небольшие озёрца с солёной водой. Эти озёрца очень нравились лапчатым. Чистить и углублять каналы запрещала Амбузия. Солёный песок не годился растениям суши. Должно было пройти много сезонов дождей, прежде чем на нём прорастала травка. Травка вообще очень любила сезоны дождей, и почти исчезала в другое время. Но о травке все слышали. Алим хотел похвастаться последним достижением — кустиками. Амбузия утверждала, что травка — однолетнее растение, кустики же — многолетние. Так ли это, сказать было трудно. Кустикам едва исполнилось три года, и от травки они отличались изломанными коричневыми стеблями, которые Амбузия называла стволами.
Атрана ни травка, ни кустики не поразили. Зато Орель заинтересовался ими чрезвычайно. Долго рассматривал глазами Алима, задал десятки вопросов. Пока Алим отвечал, Атран поймал лапчатого. Алим забрал у него подопытного, объяснил конструкцию лапок и выбросил лапчатого на берег. Малыш упал на песок, почесал задней лапкой за жаберной щелью и, смешно изгибаясь, убежал в травку.
— Если мы подождём, минут через пять он вернётся, — объяснил Алим. — Днём они не любят надолго покидать среду. Но ночью бродят по суше часами.
Боковая линия показала какое-то движение за поворотом канала.
— Я сейчас вас с Амбузией познакомлю, — воскликнул Алим и рванул за поворот. Но в мутной среде шевелилась не Амбузия. Ригла испуганно прятала что-то в ил.
«Что ты тут делаешь?» — хотел спросить Алим, но сзади уже приближался Атран.
— Знакомьтесь, Ригла. Лучший селекционер нашего института, — представил он.
— Он же единственный и практически безработный, — самокритично добавила девушка. — Лапчатые предпочитают размножаться в закрытых озёрцах в центре полигона. А туда мне хода нет.
— То есть, вы потеряли контроль над экспериментом, — уточнил Орель.
— В какой-то мере, — вынужден был сознаться Алим. — Но это временно. Когда начинали эксперимент, закрытых водоёмов не было. Была сеть каналов. И скоро их снова не будет. Ветер перемещает песок, и озёрца будут засыпаны. Останутся только те каналы, которые мы периодически очищаем. Но таких всего три.
— Ветер меняет рельеф суши? — удивился Атран.
— Да. Для нас это тоже было неожиданностью.
— Обязательно опубликуйте это наблюдение, — посоветовал Орель. — А что будет с лапчатыми из засыпанных озёр?
— Переберутся в каналы. Для них суша не преграда.
Атран выразительно показал глазами на Риглу. Алим понял, что разговор ещё не закончен.
— Ригла, позови, пожалуйста, Корпена, — попросил он. — Иногу тоже.
Нехорошо иметь тайны от собственной секретарши, решил Алим. Особенно если она узнает что-то от Корпена. А ведь узнает...
Девушка повертелась на развилке, выбирая дорогу и умчалась, так ничего и не сказав.
— Вопрос! Откуда могут взяться тайные знания, — голосом лектора продолжил Атран, словно и не прерывался. — Наиболее разумный ответ — наша цивилизация когда-то была могучей и мудрой. Потом по какой-то причине захирела, и лишь после изобретения бессмертия вновь начала подниматься. Разумно? Разумно! Логично и безупречно. Если бы не одно «но». Ничто не говорит, что наша цивилизация когда-то была более развитой, чем сейчас. Напротив, всё говорит за то, что десять тысяч лет назад она была слабой и малочисленной. Все эти десять тысяч лет мы развивались и крепли. Создавали новые разумные виды, новые инструменты, осваивали новые территории. Как биологические виды, мы и сейчас ещё не окрепли. Цивилизация держится на постоянной жёсткой селекции. Убери селекцию — и мы исчезнем! Вернёмся в неразумное состояние за несколько поколений. О чём это говорит?
— Не знаю...
— И я не знаю, — смущённо развёл плавники Атран. — С одной стороны, мы существуем. С другой...
— Может, была какая-то всепланетная катастрофа? — предложил Алим. — Уцелела только маленькая группа разумных. Из поколения в поколение они передавали знания...
— Может, — неуверенно согласился Атран. — Но почему об этой катастрофе ничего не известно? Ни слова, ни намёка!
— Вариант катастрофы мы не прорабатывали, — вставил Орель. — Но если сохранились научные знания, то почему не о всеобщей гибели?
Алим тем временем пошарил рук-кой в иле. Нащупал крупный, угловатый булыжник.
— А с чего начались ваши поиски?
— С пустяка, — хмыкнул Атран. — Явились к нам любопытные из Совета. Эскар поднялся, посмотрел сверху, как студенты светочи вдоль улицы сажают и брякнул своё: «Очень хорошо. Освещение улиц увеличивает процент соответствия». Я и припомнил, что уже слышал от него эту фразу. Ещё тогда задумался: «Что за шаблон такой, которому мы должны соответствовать?»
— Неужели никто не спрашивал?
— Спрашивали, — сообщил Орель. — Я мелких инфоров подговорил поинтересоваться. Эскар ответил
