Шумный и восторженный, хинген Пжерский не видел никаких барьеров, если речь шла о живописи, к которой питал особую слабость. Благодаря таким достоинствам у него появилось немало приверженцев и самозабвенно внимающих ему учеников. Даже сейчас его сопровождала небольшая стайка студентов.
Когда эта толпа с шумом ворвалась в музей, все посетители и сотрудники мгновенно поняли: скоро случится что-то невероятно интересное. К тому же фотографии Зирмунда Пжерского довольно часто появлялись в прессе, в лицо его знали многие. Эрни же заранее позаботился, чтобы несколько журналистов из массовых изданий отирались неподалеку.
Стоило известному искусствоведу ступить на лестницу музея, как директору тут же доложили об этом. Он поспешил навстречу, зная, насколько разрушительным для репутации может быть нашествие Зирмунда Пжерского.
– Какая честь! Какая честь! Хинген Пжерский, а… – Несчастный директор очень хотел, во-первых, не пускать эксперта в свое святилище, во-вторых, узнать, чему, собственно, обязан таким нежданным подарком.
– Где он?! Где он?! Где моя обожаемая прелесть?! Ведите! Ведите меня к ней! – Зирмунд, кажется, даже не замечал усилий руководителя этого заведения, пытающего самого Пжерского перенаправить к себе в кабинет. – Покажите мне ее скорее! О, я не могу ждать!
И он устремился вперед, за ним шлейфом бежали ученики и посетители. Сотрудники музея старались прорваться к искусствоведу с обеих сторон, но угнаться за хингеном Пжерским могли только уже обладающие подобным опытом. Таковых сразу не нашлось.
Тем временем, поплутав по залам и собрав еще большую толпу, Зирмунд наконец отыскал то, к чему так стремился.
– О моя дорогая! – бросился он к портрету Идореллы Маядскальской.
Разве что не упав перед ним на колени, искусствовед достал из рабочего чемоданчика лупу и почти уткнулся ею в холст. Рядом почтительно замерли ученики, подавая вдохновенному учителю то один, то другой инструмент, которые он периодически требовал. Даже возбужденная толпа, взволнованные сотрудники и отчаявшийся директор музея затихли, сраженные ощущением, что именно сейчас на их глазах рождается чудо. Наверное, мало кто представлял себе, о каком чуде речь, но результат никого не разочаровал.
Прошло не слишком много времени, как Зирмунд Пжерский оторвался от картины и на весь зал провозгласил:
– Это она!!! Свершилось!!! Свершилось, мои дорогие!!! – Тут же поцеловал кого-то и обнял всех, кто стоял в непосредственной близости. – Это она! Это она!
– Кто? – спросил кто-то, страстно желая узнать, свидетелем чего стал.
– Чудо! – не унимался Зирмунд Пжерский. – Перед вами подлинник, оригинал! Не копия, а тот самый портрет Идореллы Маядскальской! Самый прекрасный из всех портретов, что когда-либо существовали! Мои дорогие, мы нашли его! Мир снова обрел наше чудо!!! Кричите, орите, говорите, расскажите всем!!! Весь мир должен знать!!! Чудо свершилось!!!
Несмотря на то что лишь малую часть присутствующих волновал портрет Идореллы Маядскальской, невероятную радость ощутили абсолютно все. Журналисты тут же защелкали своими камерами, полезли за разъяснениями. Директор пытался понять, радоваться ему или ждать беды, поэтому отвечал невпопад, выдавая перл за перлом, чем приводил окружающих в ужас, а газетчиков в восторг. Зирмунд Пжерский продолжал что-то громко вещать, кажется, уже рассказывал всем и каждому про уникальность вновь обретенного портрета. Остановить его смогла только следующая мысль:
– Принц! Мой принц! Я должен ему рассказать!!!
К моменту, когда Зирмунд Пжерский добрался до Лаужер-она Маядскальского, вся столица уже знала о случившемся. Две из трех самых популярных газет города посвятили этому событию спецвыпуски. Заголовками вроде «Чудесное обретение прекраснейшей из картин!», «Сенсационное открытие – пропавший портрет Идореллы Форевской висел у всех на виду!», «Свершилось! Портрет Идореллы Маядскальской спустя три года все же добрался до Аногиля!» пестрели все газетные передовицы.
На следующее утро Вивьен получила роскошный, невероятно изысканный букет роз. К ним была приложена записка: «Благодарю за помощь в моих поисках». Без подписи. Однако ни у кого не возникло ни капли сомнения в авторстве послания.
– Ну что ж, – пошутила Ульрика, – теперь у тебя есть образец почерка не только секретаря, но и самого принца.
– А подпись он разумно не поставил, – хохотнул Ренс, заглянув в записку.
– Розы куда? – посмеиваясь, спросила помощница. – Домой заберешь? Или в мастерскую?
Вивьен оглядела идеальный букет.
– Зачем он мне дома или в мастерской? Поставь тут где-нибудь. Пусть посетители любуются.
Девушка поймала какой-то совершенно особый взгляд Эрни. Он очень мягко и довольно улыбался.
– Позволь пригласить тебя в «Шарм любви», – тихо произнес сыщик.
Фаргелон звал Вивьен в то самое кафе, которое по праву считалось самым романтичным местом в городе и куда ходили только влюбленные.
В ту ночь они танцевали там до утра.
Примечания
1
Манихинге – форма вежливого упоминания или обращения к горожанке, вне зависимости от ее социального и брачного статуса.
2
Нен – четвертое звание по значимости в реестре дознавательских и иных (например, круговых) чинов.
3
Хинген – форма вежливого упоминания или обращения к горожанину.
4
Вейтем – военное офицерское звание, четвертое в табели о рангах Форевии.
5
