— Мясо по-разбойничьи, — сказала Наташка страшным голосом, поставив блюдо в центр стола. — Если мужчин не кормить таким мясом, они начинают смотреть в лес!
И, по-пиратски прищурив один глаз, лихо воткнула в дымящийся кусок свинины, начиненной специями, большой кухонный нож и вилку. Тонкое лезвие ножа качнулось, завибрировало. И все почувствовали, что на столе и вправду дымится мясо по-разбойничьи, заволновались, загремели стульями. Генерал Матвеев с видом страшно голодного, измученного путника первым протянул тарелку, и суровая атаманша величественным жестом отрезала ему шикарный кусок мякоти.
— У-у-у, о-о-о! — застонал он от блаженства и счастья. — Ничего… подобного… никогда… не пробовал! Если бы меня… так кормили… в летной столовой… навсегда остался бы… в этом лесу!.. До конца… дней своих!
— К мясу, граждане разбойники, предлагается белый соус, — атаманша окинула всех грозным взглядом. — Верное средство от ран и телесных недугов!
— У-о-у! Теперь… это еще… вкуснее!
На Санькиных глазах происходили удивительные превращения. Строгий, суровый генерал Матвеев вдруг перевоплотился в обыкновенного добряка, пышущего здоровьем и силой, — наверное, таким он и был в жизни, — стал по-человечески простым и доступным. Щедрая улыбка оживила бесстрастное лицо Командира и он, как ни пытался, не мог ее спрятать. Какая-то неведомая сила стерла различия в должностях и званиях, раскрепостила их всех, столь непохожих и разных, заставила поднять забрала рыцарских шлемов, сделала такими, какими они являлись на самом деле. Саня неожиданно понял: этой неведомой силой была Наташка!
— Наталья Васильевна! — взмолился генерал. — Не томите, откройте секрет. Научите, как готовить столь грозное оружие! Для дела надо. Я Москву таким мясом кормить стану и все проблемы исчезнут. Фонды дадут, штаты увеличат! Откройте тайну, Наталья Васильевна!
— Ах, Николай Дмитриевич, Николай Дмитриевич, — атаманша превратилась в прежнюю веселую Наташку. — Вы уже такой большой, уже генерал, а не понимаете, что всякая раскрытая тайна перестает быть тайной. И теряет свой блеск и очарование.
Командир засмеялся, выстрелив пробкой, открыл шампанское.
— Будем наслаждаться неразгаданной тайной. За именинника!
— Ура! — сказала Наташка, поднимая фужер. — За твой орден, Саня! За то, чтобы ты принял правильное решение!
И, зажмурившись, сделала два крохотных глотка.
— Но знаешь… — Она ласково посмотрела на него. — Какое бы решение ты ни принял, для меня оно всегда будет правильным!
Генерал взглянул на нее с любопытством.
— Наталья Васильевна, о каком решении вы говорите?
Наташка прыснула.
— Как прекрасно, что мужчины так наивны! — сказала она. — В дом к рядовому летчику неожиданно приходят Командир полка и генерал, имеющий персональный самолет; вся компания закрывается в комнате и минут сорок о чем-то шушукается. А глупая девочка Наташка должна думать, будто это в порядке вещей. И что в Н-ском авиационном подразделении генералы каждый вечер навещают лейтенантов и о чем-то шушукаются. Так я должна думать, Николай Дмитриевич?
Казалось, и Командир, и генерал, и Саня упадут со стульев — так хохотали разоблаченные конспираторы.
— На обе лопатки, Наталья Васильевна, на обе лопатки! — рокотал, вытирая выступившие слезы, генерал. — Недооценили мы обстановочку, ох недооценили!
— Каждый вечер генералы с лейтенантами шушукаются, — повторял сквозь смех Командир. — Что делается, что делается? Каждый вечер генералы… Ха-ха-ха…
— А что? — спрашивал у всех Саня. — Неплохая жизнь в Н-ском подразделении, ох неплохая…
Наташа снисходительно смотрела на мужчин, как взрослые смотрят на расшалившихся малышей, ждала.
— Знаете, Николай Дмитриевич, — она стала очень серьезной и отрешенной, — когда я первый раз вас увидела, я все поняла. Не требовалось никаких слов. Я почувствовала: наши судьбы — и ваша, и Санина, и Командира, и моя — очень тесно переплетутся в будущем. Так случается в жизни. А сегодня, как только открылась дверь, я знала: вы пришли за Саней и мной. Не разбираюсь в этом — может быть, новая машина, может быть — новое место службы. Но ваш приход все поставил с ног на голову. Поэтому я и хочу, чтобы Саня не спешил с решением, все хорошо обдумал. Он делает Выбор, понимаете?
— Да, — строго сказал генерал. — Выбор сделать нелегко. Думаю, можно признаться: Александру Андреевичу предлагают новую работу. Неважно какую. Главное — интересную, перспективную. Там, где находится эта работа, есть возможность заниматься астрофизикой. В частности, физикой Солнца.
Наташка начала медленно бледнеть, как-то разом сжалась, сникла, беспомощно стиснула виски ладонями.
— Господи, — тоскливо, жалостливо, совсем по-женски прошептала она. — Господи!.. Это же Космос!
И столько отчаяния и страха было в ее словах, столько беззащитности перед бесконечным звездным миром, что мужчины подтянулись, посуровели. Сане показалось, будто все галактики, какие только существуют, все — до последнего нейтрино — холодные эфирные пространства ворвались в их небольшую комнату и они проваливаются куда-то в черную дыру. И в ту же секунду он принял решение.
— Да, — жестко сказал генерал. — Это — Космос!
Они проваливались в черную дыру, враждебное всему живому пространство сжималось, дыхание останавливалось.
— Ничего хуже предложить не могу! — неожиданно рассвирепел генерал. — Работа для сильных и настоящих! Адская! Каторжная! Опасная! А вы что думали, Звезды Героев этим ребятам просто так дают? За красивые глазки? Да по мне легче через три смерти пройти, чем полгода вкалывать на станции и не терять формы! И коль вы, Наталья Васильевна, все знаете, хочу услышать: что думаете по этому поводу? Только, пожалуйста, — добавил он мягче, — без этого, без этого.
Наташа подняла на него большие печальные глаза, через силу улыбнулась.
— Я не буду плакать, Николай Дмитриевич. Только напрасно вы хотите знать мое мнение — думать, как вы, как Саня, как Командир, я не могу. Понимаете? Я вижу мир глазами женщины. Ваше опасное ремесло мне неподвластно. Я боюсь высоты, лягушек, перед Космосом испытываю неистребимое чувство страха — почти панический ужас. Но та работа, которую вы предлагаете старшему лейтенанту Сергееву, моему будущему мужу, это работа и для меня. Понимаете, для меня тоже, для нас двоих. Только Сане в ней достаются опасность, риск, напряжение, усталость, а мне — ожидание, бессонные ночи, вечные волнения, слезы. И нельзя унывать. Распускать нюни, как вы, мужчины, говорите. Нельзя превращаться в домработницу или домашнюю хозяйку. Нельзя обабиваться, толстеть, терять женственность. Это, может быть, не легче, а даже труднее, чем управлять космическим кораблем или годами жить на орбитальной станции. Но, понимаете, так устроен мир: ни один самый умный, самый сильный, самый гениальный мужчина не может полностью раскрыться, полностью проявить свои возможности и дарования, если рядом с ним нет настоящей женщины. Это не максимализм, нет. Рядом с Марксом была Женни. С Владимиром Ильичей — Надежда Константиновна. С Пушкиным — несравненная Натали. Петрарку вдохновляла Лаура… Пусть не покажется кощунством, — Наташа говорила горячо, страстно, — но поставьте на место этих прекрасных женщин какую-то мещанку, вроде Лили Ропаевой, какую-нибудь посредственность и — история не досчитается многих имен. Или эти имена будут звучать в другой оркестровке. Понимаете? Женщина, слабая женщина, вдохновляет мужчину, стремящегося в своем изначалии к движению, к борьбе. Женщина возвышает его душу и помогает стать Солдатом и Поэтом, Гражданином и Художником. Но эта же женщина может и убить в мужчине задатки Поэта или Художника. Понимаете? И ваше предложение, Николай Дмитриевич, — закончила она, — это огромная ответственность не только для летчика Сергеева, но и для меня тоже. Огромная! Быть женой истребителя — куда ни шло, но женой космонавта?!.
Словно бесконечно устав от этого монолога, от внутренней борьбы, от напряженной работы мысли, она откинулась на спинку стула и отрешенным взглядом посмотрела на красные гвоздики, стоящие в центре
