Наступило молчание. Все трое выжидательно смотрели на старлея доблестных ВВС.
— Саня Сергеев, — улыбнулся он. — Тоже лейтенант, только старший. И тоже летчик.
— Отлично! — подвел итог Жора. — Располагайся, Саня, — твоя койка рядом с Лешиной. Только в ритме вальса. Мы тут напрочь отрезаны от мира — ждем свеженьких анекдотов.
— Анекдотов?
— Чего ты удивляешься? По радио ведь анекдоты не рассказывают, — он кивнул на наушники, лежащие в изголовьях кроватей.
— Ну, пожалуйста, — сказал Саня. — Если надо — грузинский анекдот. Приходит один грузин к другому в гости. «Садись, дорогой, — говорит хозяин. — Вино пить будем!» — «Нельзя мне, дорогой, — отвечает гость. — Врач запретил». Хозяин обиделся: «Мне тоже запретил, а я ему триста рублей дал — разрешил!»
Моряк Балтийского флота хохотал так, что колыхались шторы на окнах.
— Еще! Еще расскажи!
Саня на мгновение задумался.
— Идет по лесу охотник. Видит, на высоком дереве, на суку, сидит медведь и ножовкой пилит сук. «Что делаешь? — говорит охотник. — Упадешь! Разобьешься!» — «Медведь умный, медведь знает, медведя нечего учить!» Побродил охотник по лесу, возвращается обратно: медведь валяется под деревом с побитой физиономией. «Ну, что я тебе говорил!» — «У-у, — рычит зверь. — Сук выдержал, дерево сломалось».
— Пилит сук, на котором сидит, сук пилит. — Слезы навернулись на глаза моряка. — Ты, Саня, наш человек. Принимаем в свою команду. Садись, обыграю тебя в шахматы!
— Я мастер спорта по шахматам, — пошутил Саня.
— Пустяки. К нам в Кронштадт однажды Карпов Толя приезжал. Чемпион мира, не знающий поражений. Так вот, хочешь верь, хочешь нет, я у него выиграл!
— У Карпова?!
— Во, — Жора по-босяцки чиркнул большим пальцем правой руки по зубам. — Век моря не видать!
— Расставляй!
— Готово.
Играл морячок из Кронштадта так себе — часто зевал, ходы не продумывал, комбинации не разрабатывал. Основная тактика сводилась к физическому натиску да к тому, чтобы взять побольше фигур противника. Но жадность губит человека. И моряк на четырнадцатом ходу поплатился за свою пагубную страсть: отдав слона и коня, Саня спокойно поставил белокурому красавцу почти детский мат. Жора скис, опечалился, как ребенок, потребовал реванш. Пришлось проиграть две партии, чтобы к моряку вернулась сила духа.
— Я же говорил — случайность! — ликовал он. — И чемпионы, бывает, случайно проигрывают.
Тут, в палате, как Саня скоро понял, моряк Балтфлота был негласным, чисто внешним лидером: Георгий Степанович и Леша, видимо, зная слабость товарища, просто уступили ему лидерство, как взрослые уступают детям в непринципиальных вопросах. Если не считать этой, в общем-то понятной, страсти «к руководству», Жора был неплохим и надежным малым. Как-то вечером, после ужина, Сане смертельно захотелось клюквенного морса, и старлей доблестных ВВС, смеясь, сообщил, что его потянуло на кисленькое. Жора тут же встал и вышел. Через час, пыхтя, как паровоз, протиснулся в дверь, распахнул полу халата, молча выставил на стол запотевшую трехлитровую банку клюквенного морса. Наисвежайшего. Где удалось раздобыть напиток — осталось загадкой: Жора наотрез отказался что-либо объяснять. В другой раз, словно чувствуя, и чувствуя правильно, что Саня затосковал по небу, по самолетам, моряк, краснея и смущаясь, проиграл выигрышную партию в шахматы, что само по себе было равносильно подвигу.
— Спасибо, Жора, — старлей доблестных ВВС оценил благородную жертву. — Сегодня мне требовалась победа.
— Чего там, — прикинулся простачком гигант. — Ты сражался, подобно уссурийскому тигру. Выиграть было невозможно. Вот завтра я тебя обдеру, как липку.
Все в палате шло своим чередом. Утром, пока Георгий Степанович, надев наушники, слушал последние известия, Жора, Леша и Саня, распахнув окно, делали зарядку; умывшись и позавтракав в тесной госпитальной столовой, расходились в неизвестном направлении. Но куда кто шел, Саня не знал, а спрашивать не решался: в солидных учреждениях на слишком любопытных смотрят с неподдельным удивлением, а если даже отвечают, то всегда односложно и непонятно. Снова встречались за обедом, ужином и уже после ужина — в палате. Они жили рядом, но ничего толком не знали друг о друге, не делали попыток узнать. Они были вместе, но в то же время порознь: их соединяли разговоры на общие темы да игра в шахматы. О космосе никто не говорил. В коридорах им постоянно встречались такие же сильные и здоровые мужчины в коричневых халатах и тапочках, но зачем они в госпитале и много ли здесь сильных и здоровых — оставалось загадкой. Неопределенность, неразгаданность мучали. Все чаще и чаще Саня вспоминал родной аэродром, Наташку, механика, вечного комэска, Командира. Все чаще подходил к окну, подолгу глядел на хмурое небо, из которого сыпал унылый мокрый снег. В душе все переворачивалось, становилось одиноко, тоскливо, хотелось летать. Хотелось пробить эти низкие облака, выйти к солнцу да закрутить что-нибудь такое, чтоб косточки затрещали от перегрузки!
— Летать хочется? — спросил как-то Леша, обняв его за плечи.
— Хочется, Леша!
— Ничего, наверстаем.
— Обязательно наверстаем.
— Может, партию в шахматы?
— Не-т, — засмеялся Саня. — В поддавки я уже играл с Жорой. Под маркой уссурийского зверя. Больше не играю.
Он не имел права расслабляться и унывать. Он должен был улыбаться, как советовала медсестра Антонина Максимовна. И старлей доблестных ВВС улыбался. С улыбкой сдавал анализы, отсчитывая сердцем шаги, часами сидел в лабораториях, где просвечивали, осматривали, прослушивали, простукивали. Это было хуже всякой каторги, и Саня понял, что вынужденное безделье и оторванность от мира страшнее каторги. Но интуиция подсказывала: самое страшное — впереди. Там, в неизвестных пока днях, до которых надо дойти, медики приготовят тесты, аппаратуру, обрушат на организм адские раздражители. Там развернется главное сражение. Настраивая себя на улыбку, на спокойный, ровный сон, думая и вспоминая лишь о хорошем, Саня готовился к предстоящим битвам.
Он уже начал привыкать к размеренному, ничем не нарушаемому ритму госпитальной жизни, как неожиданно на восьмой день размеренность лопнула. Началось с того, что Георгий Степанович объявил: с летной работы списан и после завтрака уезжает. Они молча пожали ветерану руку и отменили зарядку. Слова не требовались. Слова были фальшивы. Потом, после завтрака, дежурная медсестра попросила всех троих пройти в кабинет начальника отделения. Они удивленно переглянулись и, не скрывая волнения, пошли по коридору. Саня вошел первым и обомлел. В кабинете сидели какие-то незнакомые ребята в коричневых халатах, а за столом… генерал Матвеев.
— Садитесь, — приказал генерал. — Раз все в сборе, начнем. Скрывать не стану. Вас, как говорится, было много на челне. Около ста человек. Осталось одиннадцать. Самых сильных, самых здоровых, — он обвел всех долгим взглядом, словно пересчитывая. — Теперь предстоят специальные испытания. Самые тяжелые и сложные. Все предыдущие кандидаты в космонавты проходили эти испытания порознь. Сейчас, по рекомендации психологов, создается единая группа. Жить будете в одной палате, но теперь вам разрешаются прогулки, будут предоставляться увольнительные. Присмотритесь друг к другу, постарайтесь подружиться. Не скрою — это тоже проверка. Коммуникабельности, мобильности, человеческих качеств. За вашим поведением в естественных условиях будут наблюдать специалисты. Их оценки, выводы учитываются при окончательном решении. У меня всё. Вопросы есть?
Вопросов не оказалось.
— Можете быть свободны! — сказал генерал.
