подрывную машинку и замер. Надо было действовать.
— Эй! — негромко окликнул чеченца Николай.
Боевик обернулся как ужаленный.
Все чувства сразу промелькнули в это мгновение на его лице. Удивление, злость, растерянность. Николай смотрел прямо в его глаза. Ладонь чечена растерянно шарила по блоку, выполняя ещё ту, главную команду. И вдруг синюшная бледность проступила сквозь смуглость лица, а в глазах, растворив все чувства, появилось выражение какой-то собачей тоски и смертельного ужаса. Он понял, что сейчас произойдёт…
Тогда жалости не было.
…Это пришло и заставило скулы сжаться в камни, но уже через мгновение пропало. Осталась только обида. «Зачем она вернула его туда? Что ей там надо? Это не для нее!». Но слов выразить все полыхнувшее в душе не хватило, и он только спросил, растерянно улыбаясь.
— А что бы вы хотели услышать?
Она опять долго смотрела не него.
«Зачем она на меня так смотрит?» — мучительно подумал он.
— Понимаешь… — Алла капризно, сжала губы и в углах вычертились морщинки — Я просто пытаюсь понять. Вот мне — двадцать пять. Ты, наверное, моложе меня года на четыре. Моложе, а уже знаешь такое, чего на всю жизнь хватит. Ты стрелял по людям, наверное, убивал. После всего этого просто невозможно оставаться нормальным человеком. Ну, в смысле, обычным. Тем, кем был раньше. Я пытаюсь понять, чем ты отличаешься от нас, от меня…
— Брось, Алка, что вцепилась в парня? — Борис легко сорвал кольцо «открывашки» с банки пива, и, отхлебнув, закончил:
— …Очень ему надо в воспоминаниях копаться! Ну, прямо как тебе о твоём любимом муже говорить…
«Так значит она замужем…» — Подумал Николай. Это «замужем» почему-то тоской отозвалось под сердцем. Ему стало грустно от того, что эта женщина чужая. Чья-то жена. И глаза эти принадлежат другому.
— А кем вы работаете? — Задал первый пришедший в голову вопрос Николай.
— Я?.. — Алла на секунду замялась. — Бухгалтер — экономист в фирме. И учусь на вечернем, в финансовой академии.
— …Где мы её и отловили. — Ухмыльнулся, молчавший все это время Михаил. — Прибыль считает она как компьютер. Экономит — в основном собственные нервы. А финансы любит всем сердцем!
— Ладно, пора перекурить! — предложил Борис.
…В тамбуре было морозно, и горько пахло угольной гарью. Внизу размеренно и колокольно выстукивали стыки колеса.
.
— Я в армию в девяносто первом ушёл. Попал в Ростов в штаб округа. Служил поваром. — Выдохнув дым, сказал Михаил. — Скажу вам, не служба, а курорт был! Пять раз в отпуске был. Домой, помнишь, Боря! — на новеньких «жигулях» вернулся. Мы с нашим полковником за неделю столько зарабатывали, сколько генерал за год не получит. Помню мой ротный, у которого я числился, штуку «баксов» у меня одолжил…
— Это по контракту что ли тогда так платили? — Удивился Николай.
— По какому контракту? — Михаил снисходительно глянул на Николая. — Тогда и слова такого не было. Я обычным «срочником» был. Забирали в армию ещё при комуняках, а дембельнулся уже при демократии. Просто время тогда такое было — время непуганых идиотов. Эх, вернуться бы туда хотя бы на пару месяцев, так сейчас бы богаче Березовского был бы…
— Или в могиле давно лежал бы. — Хмыкнул Борис.
— Да ладно тебе, Боря! Завидуешь просто. — От выпитого полное лицо Михаила побагровело и стало похоже на недоспелый помидор. — Ты тогда в своей институтской общаге за четвертак «курсовики» богатым чуркам делал. А я помню, осенью девяносто второго за один день штуку «баксов» срубил. На округ два вагона тушёнки привезли. Мой начпрод с полковником из штаба тыла быстро ей покупателей нашли. А вместо тушёнки из «гэдээр» пригнали две фуры собачьих консервов. Вот они мне и поставили задачу на собачьи консервы клеить бумажки от тушёнки. Мне этих бумажек целую коробку от телевизора притащили. Продали они тушёнку по доллару за банку. А меня наняли по пять центов за банку менять наклейки. Ну, я, не будя дураком, пригнал на склад взвод «чурок» молодых из «карантина» и они мне всю ночь за дополнительную пайку масла эти банки хреначили. Двадцать тысяч банок накатали. Ровно на «штуку». Мой прапор сначала — было упёрся, мол, тебе и сотки «баксов» за глаза хватит. Ну, тут я ему и выдал, мол, сотку свою себе в жопу засунь. А если мне мои кровные до цента не отдашь, то завтра пойду в обэхээсэс. Тогда и на нарах и без бабок окажешься.
Прапор ах позеленел. К полковнику побежал. Тот меня вызвал. Говорит, не боишься, что по Дону с дырой в башке поплывёшь. Я говорю — не боюсь. Я честно деньги заработал. Вам помог. А ваш прапор их зажать хочет. Так бизнес не делается.
Полковник подумал, потом говорит, ты, мол, молодец! Так и надо за свои деньги драться. Стушуешься — сожрут и выплюнут. Иди, деньги все получишь.
Мы потом с полковником с этим ещё много чего делали. Гениальный мужик был. Жаль убили его…
— Во-во! — Сказал Борис. — Таких умных пуля быстро находит.
— Да случайно всё вышло. По-дурости. — Огрызнулся Мишка — Уже перед самым дембелем весной девяносто третьего он в Чечню толкнул вагон мороженного мяса. Он там корешился с какой-то ихней шишкой. Типа, служил раньше. А этот козёл с ним рассчитался, и сам же своих черножопых бандюков на него навел. Домой к нему завалились всей кодлой. Вместе с женой и сыном и убили. Похороны были громкие. Командующий округом выступал…
— Нехера было с чеченами связываться! — Подытожил Борис.
— Да кто же знал. Друг вроде, в дёсны целовались… — Вздохнул Михаил.
— А собачью тушёнку кому толкнули? — Задал мучавший его вопрос Николай.
— Да никому её не толкали. Войска всё сожрали. Тогда из Европы в наш округ столько дивизий понагнали, что только успевали эшелоны разгружать. Их в голое поле выбрасывали. Ни домов, ни казарм, ни боксов, ни столовых — одни палатки, да полевые кухни. А в этих котлах — один хрен, что собачьи консервы, что тушёнка, что вырезка — всё в вату разваривается…
…На душе вдруг стало гадливо, словно он со всего размаха вляпался во что-то осклизлое и вонючее. Николай молча смотрел на толстяка: «Вот же шкура! Ворюга…» Но тот, видимо, каким-то шестым чутьём уловил настроение Николая. Осёкся. Затянулся сигаретой. И, уже почти оправдываясь, закончил:
— …Я-то что? Я просто солдат был. Мне приказали, я сделал. Воровал-то не я.
— Но бабки-то ты получил. — Не сдержался Николай.
— И что с того? А ты, можно подумать, отказался бы? — Неожиданно вскинулся Михаил. — Вот, мы какие честные! Да я до армии два года в одних штанах ходил и в деревенской телогрейке. У меня батя алкаш запойный был. А нас у матери трое. Она воспиталкой в детсаду работала. Я старший. Я потому с четырнадцати лет в кулинарное ПТУ ушёл, что бы младших хоть как-нибудь прокормить.
Я что ли воровал? Офицерьё воровало. Миллионами хапали. У нас в штабе один генерал сто «нулёвых» КамАЗов с базы хранения армянам загнал. И ничего. Из армии только выперли. Я, если хочешь знать, пайки масла у своих пацанов за службу не утянул и другим не давал. А на дембель такой банкет своей роте устроил, какой в Кремле не бывает.
Да, я заработал бабки!
Так время такое было. Эпоха первоначального накопления капитала, как в учебниках пишут. Каждый крутился, как мог. Мне о своей семье надо было думать. Я вернулся, а батя мой с циррозом печени в Воскресенской больничке доходил. Мать все деньги на него тратила. У младших одежды зимней не было. Через месяц после дембеля батя помер. И если бы не я — так все бы в нищете и передохли. Всех на ноги поднял. Брат институт заканчивает. Программист такой, что уже сейчас в штаты зовут работать. Сестру в
