Только крутил пальцами карандаш да изредка покашливал. Понимал, армии нужны молодые офицерские кадры, но в то же время думал, что отъезд в училища лучших сержантов неизбежно ослабит его роту… Мало кто знал тайное тайных Воронина, его наивную боязнь: «А вдруг все сержанты роты захотят в училища?» Не знал об этом и сержант Русов. Только замечал, что отмалчивается командир роты, когда заходил разговор об училище. Не все сержанты мечтали остаться в армии. Были и такие, которые почтительно отказывались от училищ. Спасибо, мол, за доверие, но нас ждут города и хаты, будем двигать промышленность и сельское хозяйство. А Русов желает в училище, и непременно в летное.
— В радиотехническое иди, как штык попадешь! — советовали ребята.
Спасибо. Андрею нужно только летное, где истребителей готовят.
И вот Воронин на вопрос Маслова буркнул: «Успеется!»
Андрей посмотрел на замполита, на его плотную, обтянутую летней рубашкой спину. Старший лейтенант, словно уловив вопросительный взгляд, обернулся и заговорщицки подмигнул. Андрей почувствовал, как заколотилось сердце. Сегодня он все узнает! Сегодня все решится!
На собрании шла речь о подготовке к предстоящим учениям «Щит неба». От каждой точки выступали коммунисты. Выступил и Андрей. Рассказал, как готовится тридцать третий пост, что сделано, что в ближайшие дни сделают.
— Как сейчас с дисциплиной? — спросил Воронин.
— Нормально.
— Это среднее понятие. Хорошо или удовлетворительно? — доискивался старшина Опашко.
— Удовлетворительно.
Опашко кивнул, что, очевидно, означало: «Вот так. Конкретненько». Это его любимое слово.
После собрания Воронин сказал Андрею:
— Зайдите ко мне!
Когда Русов зашел, капитан достал из стола тоненькую книжицу и протянул ее через стол:
— Ознакомьтесь!
Андрей торопливо пробежал глазами указания по отбору кандидатов в военные училища, списки и адреса военных училищ. И здесь его подстерегало самое неожиданное. Летные авиационные училища были аккуратно перечеркнуты тушью. Где-то и кто-то каллиграфическим бездушным почерком дописал: «Только из частей ВВС». Лишь одно авиационное радиотехническое подчеркнуто. Той же рукой на полях поставлено: «2 места».
Русов снова перелистал книжечку. В правом углу ее стоял штамп и учетный номер. «Пришло из штаба. Но почему вычеркнуты летные училища и военно-морские тоже? Неужели стране не нужны военные летчики и моряки?»
— Товарищ капитан, а моего здесь нет!
— Да, нет.
— Почему только из ВВС брать солдат в летные училища? А если я хочу только…
— Видно, такое указание, товарищ сержант, — перебил Воронин. — Документ прибыл из штаба, и обсуждать его мы не имеем права.
— Да я не обсуждаю. И не приказ это, а всего-навсего разнарядка… У кого мне узнать, почему летные училища вычеркнуты?
Воронин удивленно взглянул на Андрея: непривычен ему такой разговор, такой напор, да еще от сержанта. Капитан насаждал беспрекословное повиновение слову командира. Слову! Не говоря уже о приказе. А здесь эта настойчивость… Воронин сдержался, раздраженно бросил:
— Обратитесь к замполиту. Он вам все разъяснит.
Но и Маслов ничего не разъяснил. Сам удивленно по-перекидывал страницы туда-обратно, поскреб пальцем лоб:
— Действительно непонятно. Значит, летные и морские… Та-ак…
Воронин недовольно кашлянул, что, конечно, означало: «Нашел время удивляться», но Маслов будто бы и не слышал этого. Воронин вышел, и Русов облегченно вздохнул. Почему-то присутствие ротного сегодня его тяготило.
— Ну что я могу тебе сказать… — Маслов побарабанил пальцами по бумаге, подумал и, глядя Андрею в глаза, твердо пообещал:
— Разберемся. Попробуем разобраться. Тебе позвоню. Не вешай нос, товарищ сержант! Мало ли какие вводные бывают. Мне бы знать заранее, а я не посмотрел, закрутился. Собрание ведь.
На душе у Андрея тяжело. А вдруг и Маслов, выяснив, скажет: «Все так. Сделать ничего нельзя».
…Андрей так задумался, что не сразу понял, к кому относились слова девушки-телефонистки:
— Оренбург! Товарищ военный! Говорите с Оренбургом.
Андрей словно очнулся. Долгий телефонный звонок. Девушка показывает на переговорную кабину.
— Спасибо. Иду! — Андрей вскочил, торопливо направился в кабину.
— Алло, алло! Говорите с Оренбургом!
— Говорю!
На дальнем конце провода — голос Люды, искаженный шорохами линий связи, ослабленный тысячами километров.
— Алло!
— Люда! Здравствуй, это я!
— Здравствуй! Ой, как хорошо, что ты позвонил, Андрюша! Тебя так плохо слышно… Вот сейчас лучше. Я собиралась тебе позвонить. Что-то не дозвонилась. Видно, медвежий угол.
— Дельфиний.
— Серьезно, дельфины есть?
— О! Еще сколько! Особенно по утрам.
— Андрюша, ну как ты живешь?
— Нормально, а ты?
— У меня скоро каникулы. Мы надумали ехать на юг, в твои края! Что? Вшестером. Двое мальчишек и девчонки. Андрюша, хочешь, я к тебе в гости заеду?
— Ох, хвастунишка! Так прямо и заедешь?
— Почему ты смеешься? Я серьезно.
— Ну, если серьезно, то буду ждать тебя. И когда это будет?
— Недели через три. Я тебе коржиков твоих любимых привезу. Андрюша! А что у тебя с институтом? Разрешили?
— Да, понимаешь, какое дело… Разрешить-то разрешили… Я тебе напишу, на днях все решится.
— Ты неисправим. Ведь уже июнь. Слышишь, чудак, и-юнь! А с первого августа вступительные. Нет, ты спеши. На этой неделе все сделай, Андрей! А может, ты опять о другом думаешь?
— Думаю. Но и здесь, знаешь, все неясно…
— Глупый мальчишка… Ну зачем тебе гнаться за двумя зайцами? Какое может быть сравнение? Вот я приеду, и мы поговорим.
…Невидимая телефонистка сказала, что время истекает, а на просьбу Андрея добавить еще три минуты ответила: «Не могу. Линия срочно нужна».
Последние секунды… Обычные и такие обязательные слова: «Ну, пиши!» — «И ты пиши!» — «Ну, всего доброго!» — «До встречи!».
Окончен разговор. Андрей выходит на улицу. Солнце пошло на снижение, повернуло к морю, но светит еще жарко.
Когда теперь автобус до Прибрежного? А может, пройтись пешочком по тропке вдоль моря? И решил — идти.
14
