правее быть не может. Так что ей ничего не грозит.
Девочка, принесшая письмо, похоже, умирала от страха. Ник попытался успокоить её и улыбнулся. Правда, он знал, что от его улыбки в последнее время скорее может не поздоровиться. Увидев кривую гримасу на тёмной оплывшей физиономии, вестница спряталась за стоявшим позади Джонни-О. А ведь когда-то всё было наоборот: дети куда больше боялись Джонни-О с его невообразимыми кулачищами, чем Ника.
— Спасибо, — сказал Ник девочке, затем потянулся к стоящему рядом ведру, и «нормальной» рукой выудил из него монетку. — Я хочу наградить тебя за то, что ты принесла мне это письмо. — Он покрутил монетку в пальцах. — Ты знаешь, что это такое?
— Мэри говорит, они плохие!
— И ты этому веришь?
— Да, — быстро сказала вестница. А через секунду: — Не знаю… — Она ещё немножко подумала, посмотрела на монетку, явно заинтересовавшись. Затем спросила: — А что вы мне сделаете, если я её не возьму?
— Ничего не сделаю, — ответил Ник. — Если я её тебе предлагаю, то это ещё не значит, что ты обязана принять дар.
Его удивил вопрос девочки, но он тут же сообразил, что удивляться-то нечему. Ложь, которую Мэри скармливала своим подопечным, настолько глубоко въелась им в сознание, что одной шоколадной улыбкой тут не обойдёшься.
— Мне нельзя ничего у вас брать, сэр.
— Понимаю. Возвращайся к Мэри и скажи, что Шоколадный Огр согласен. Я встречусь с нею.
Девочка, ни секунды не медля, умчалась, а Ник показал письмо Джонни-О.
— Двести послесветов? — фыркнул Джонни-О. — Ну, если у неё только две несчастных сотни, то у нас по двое на каждого ейного бойца! Да мы их одной левой! — Он стукнул одним кулаком о раскрытую ладонь другой руки. — Подберёмся и ка-ак дадим!
— Могли бы, но не станем. Мы дерёмся не ради драки, а ради освобождения — никогда этого не забывай.
— Ага, а для чего тогда тебе армия? Разве не для того, чтобы посносить сотню-другую бошек?
— Мы в Междумире, — напомнил Ник, — здесь голову никому не снесёшь. — Джонни-О ответ не удовлетворил. Ник вздохнул. Его друг и помощник прав, и придётся признать этот факт не только перед ним, но и перед самим собой. — Да будет тебе твоя драка, успокойся! Мэри так промыла им мозги, что они охотнее полезут драться с нами, чем возьмут свои монеты.
— Тогда мы их заставим! — сказал Джонни-О. — Мы заставим их взять монеты, а если будут упираться, вгоним в землю. Только и делов!
Ника охватил гнев, и на мгновение его шоколад стал чёрным, словно лакрица. Он схватил Джонни-О за грудки, его голос превратился в глубокий клокочущий рёв:
— Мы так не поступаем!
Джонни-О не устрашился.
— Да ведь ты сам хотел армию! А зачем, по-твоему, нужна армия?
Правота Джонни-О поразила Ника до глубины души. Одно дело — собирать войска и совсем другое — действительно воевать. Ник, возможно, был хорошим вожаком, но полководец из него…
Его гнев остыл, шоколадная рука отпустила рубашку Джонни-О, оставив на груди мальчишки противное коричневое пятно.
— Вот разберёмся с Мэри, а тогда освободим всех, кого сможем, — сказал Ник.
— А если они не захотят освобождаться?
— Тогда заберём их в плен.
Джонни-О кивнул, но лицо его оставалось по-прежнему озабоченным.
— Знаешь… Ты не можешь драться с нею. Ты её любишь.
Всё время их дружбы он придерживался негласного правила — не говорить с Ником о его чувствах к Мэри. Но, наверно, настало время отменить это правило.
— Я боролся с нею и раньше — и победил, — напомнил Ник.
— Да, но на этот раз она готова к борьбе.
Ник закрыл глаза и постарался найти в себе что-нибудь более твёрдое, чем шоколад.
— Я тоже.
Письмо от Мэри Ник получил вскоре после полудня, но прошло не меньше часа, прежде чем он вызвал к себе Цин. Ему нужно было побыть в одиночестве и тишине, чтобы набраться решимости перед последним, решающим шагом, но ветер, дующий с Миссисипи проносился над поездом, и его унылый вой мешал сосредоточиться, вселял тревогу и уныние.
Добрые намерения Ника превратились в нечто, подобное пожирающему его шоколаду — сладкому и чудесному, но одновременно топкому, засасывающему и вредному для здоровья. Ник стал слишком мягкотелым. Здесь, около него, целое ведро монет — хватило бы освободить множество послесветов, но скольких он освободил с тех пор, как начал собирать армию? Ни одного. В таком случае — чем же он отличается от Мэри?
— Ну что, время пришло? — спросила Цин, входя в салон-вагон. — Наше свидание с дьяволом, значит, сегодня, да?
— Присядь.
— Я лучше постою, сэр, — отказалась она. — В этом вагоне ни одного чистого стула не осталось.
Поскольку она была права, он не стал её принуждать.
— Мэри призвала меня на встречу. Мы возьмём с собой нескольких человек, но в само помещение войдём только мы с тобой. Возьми бумаги — я скажу ей, что ты там для того, чтобы составить и записать мирный договор.
— Э-э… Джонни-О учит меня читать, но до письма мы ещё не дошли…
— Не имеет значения. Потому что как только я произнесу пароль, ты бросишь всё, что у тебя в руках, и примешься заталкивать Мэри в живой мир, да так, будто это последнее дело твоей жизни.
Ник десятки раз проигрывал сценарий в голове на разные лады, пока у него не сложилась ясная и чёткая картина. Вот они с Мэри ведут вежливую, но насторожённую беседу. До определённого момента он будет со всем соглашаться и всему поддакивать, а потом сделает свой ход.
«У меня есть для тебя подарок, — скажет он ей. — Самый прекрасный подарок во всей Вселенной!» Он подойдёт к ней и поцелует. Последний поцелуй… А потом Цин схватит её и примется толкать до тех пор, пока Мэри не окажется по ту сторону, в мире живых, так, как это было с Кудзу. Мэри станет живым человеком, и ничего не унесёт с собой, кроме одежды на живом теле да сладкого вкуса шоколада на устах.
«Я не только спасу от тебя Междумир, я спасу тебя от тебя самой. Я преподношу тебе
