Она прошла мимо меня, шлепая мокрыми ногами по отскобленным до желтизны, некрашеным половицам, и скрылась во внутренней комнате, в которой я еще не был. Не то что бы она меня туда не пускала. Скорее не приглашала и всегда притворяла в нее дверь.
Спустя несколько минут, Марфа Оковна вернулась в горницу, переодетая в одно из новых платьев, яркой советской расцветки, и села на лавку по другую сторону окна.
— Редки нынче дожди, — сказала она, наблюдая, как растекаются ручейки из переполненных луж.
Меня в данный момент эта проблема не интересовала.
— Вы что, с животными умеете говорить? — осторожно спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня, так, как будто бы я сказал глупость.
— Не велика мудрость.
— Так уж и не велика, — не согласился я. — Я вот не умею, да и никто из тех, кого я знаю, не умеет.
— А ты пробовал?
— Где мне пробовать? Я лося на воле второй раз в жизни увидел. Первый раз несколько лет назад, ехал на машине, а он вдруг на шоссе выскочил. Второй — сегодня.
— Значит, говорить не пробовал, но знаешь, что не умеешь. У тебя собака есть?
— Сейчас нет, раньше была.
— Ты с ней разговаривал?
— Разговаривал.
— Она тебя понимала?
— Простые вещи понимала, а сложные, понятия разные, нет, — сказал я и подумал, что абстрактные понятия плохо поймет и сама Марфа Оковна.
— Ты-то сам ее понимал?
— Пожалуй, — согласился я.
— Ну, а я их понимаю, зверей всяких, и они меня.
— Так собака — домашнее животное, она с человеком живет, в его делах как-то участвует, а дикие звери — совсем другое.
Марфа Оковна задумалась, аргументы, видимо, не стазу пришли в голову. Наконец нашла ответ:
— Домашняя скотина живет за хозяином, и ей много знать не надо. А дикий зверь сам себе голова, ему без ума погибель. Ему и от хищника надо спастись, и от человека, опять же, прокормиться, деток вырастить. Он конечно про твой песенник, — она кивнула на транзистор «Пионер», — не поймет, или как огород сажать, а про лес много понимает.
— Погодите, — остановил я ее, — что у них ум есть, инстинкты — это понятно, никто не спорит… Мне неясно, на каком языке вы с ними говорите, — на русском?
— Я один язык знаю, наш. На нем и говорю.
— А лось с вами на каком языке говорит?
Кажется, Марфа Оковна все больше удивлялась моей тупости.
— На каком он может говорить? На лосином… А волк — на волчьем.
— И вы их понимаете?
— А что там понимать? Конечно, понимаю.
— Это все какая-то фантастика!
— Чего все это? — переспросила она, не поняв иностранного слова.
— Чудо, говорю.
— Какое ж это чудо. Зверь и птица лесная, особливо которые долго живут, такое знают, чего тебе и не привиделось…
— Ладно, пусть так, — прервал я спор, — вы лучше расскажите, что вам лось сказал.
— Разное сказал. Сказал, что медведь мой знакомец в наши места вернулся…
— К нам надеюсь, в гости зайдет? — не без иронии поинтересовался я.
— Почему не зайдет, зайдет, он всегда заходит.
— А как вы с медведем-то познакомились?
— Да, как ты со мной, — улыбнулась Марфа Оковна. — Охотники его из берлоги подняли и подранили. Он одного подмял, да в чащобу ушел. Собаки его брать забоялись. Охотника мятого ко мне принесли. Отсюда его никак нельзя было вынести. Дороги накатанной нет, одна лыжная. Рассказали, как дело было. Я мятого лечить взялась. А как он все в забытьи был, сбегала в лес и медведя сыскала. Он совсем плох был, помирать собрался. Помогла и ему, чем смогла, он чуть отошел, и сюда заявился. Скотину мне до полусмерти напугал. Поселила я его в сарае. Так обоих и лечила.
Я с удивлением понял, что скоро вообще перестану чему-нибудь удивляться.
— Марфа Оковна, а люди про ваши способности когда-нибудь догадывались?
— Ты, что, окстись, да меня бы как ведьму в избе спалили. Это тебе знать можно, человек ты пришлый и выбранный… Про тебя, одним словом, указ был…
— Чей указ? — опять обескуражился я.
— Указ, он не чей, — терпеливо разъяснила хозяйка, — Указ — он указ.
— Голос что ли? — опять я пристал с разъяснениями.
— Может, и голос, — согласилась Марфа Оковна. — Во сне пришел и сказал. А как и что, не ведаю, видать, заспала. Потом по книге проверила и там тож…
— Где проверили? В тех книгах? — Я посмотрел в сторону ее фолиантов.
Она неохотно кивнула.
— А мне можно почитать?
— Я тебе уже говорила, что нельзя, — сердито ответила она.
— Да вы вслух почитайте, а я послушаю. Так-то, поди, можно. Я в сторонке посижу, и глядеть на вас не буду.
Хозяйка надолго задумалась, видимо, осмысливая мои резоны. Потом обречено махнула рукой, встала и перенесла одну из книг на стол.
Я демонстративно пересел в дальний угол и даже отвернулся от нее. Довольно долго были слышны только горестные вздохи и шуршание перелистываемых страниц. Наконец она, видимо, добралась до нужной и начала по слогам произносить непонятные слова. Я вслушивался, пытаясь хотя бы догадаться, на каком языке она говорит. Часть слов была явно славянского происхождения, некоторые напоминали латинские. Об остальных, гортанно-восточных, я не мог ничего даже предположить. Похоже, зря я нервировал добрую женщину.
— Это какой язык? — не утерпел я.
— Книжный, — удивленно ответила она.
— А как все это переводится?
— Что переводится?
— По-русски как будет то, что вы читали?
Похоже было, что мы говорим на разных языках, или о разных вещах. Марфа Оковна смотрела на меня, не понимая.
— Этого мне не ведомо.
— Вы же сказали, что в книге написано, что я должен прийти к вам?
— Ну, написано.
— Так вы можете сказать, что там написано?
