держать тебя в постели до старости!
— Согласен, только до старости я не дотяну, умру от голода, — попробовал отшутиться я.
— А мы будем кушать здесь же, — успокоила меня Александра Михайловна и, продолжая смеяться, пошла распорядиться подать обед в спальню.
— Послушай, а у тебя нет в доме какого-нибудь мужского платья, — спросил я, когда она вернулась. — Мне нужно выйти…
Мое бедственное положение развеселило революционерку еще больше и вызвало новый взрыв смеха. Отсмеявшись, она сжалилась надо мной и показала, где в доме располагается туалет. Оказалось, что старые русские живут вполне по-европейски: с ванной и теплым ватерклозетом.
Когда горничная принесла еду, я, чтобы не смущать ее своим обнаженным торсом, укрылся в маленьком будуаре, примыкавшим к спальне. Через открытую дверь было видно, как женщины приспосабливают для еды неподходящее помещение. Горничная, кажется, та самая женщина, что встретилась нам ночью со свечой, была в годах, да еще с подвязанной белой тряпицей щекой, и я не смог ее разглядеть.
Когда она ушла, я вернулся в спальню и только в этот момент почувствовал, как голоден. Александра Михайловна надела на себя полупрозрачный кружевной, очень эротичный пеньюар. Я, напротив, был «по-домашнему», в трусах и футболке, одежде в те времена незнакомой и немыслимой. И веселил своим видом сотрапезницу.
Мы жадно насыщались, не забывая глядеть друг на друга масляными глазками. Разговор крутился вокруг общих тем, не имеющих к недавно произошедшему «соитию сердец» никакого касательства, и только по тому, как мы старались не соприкасаться даже руками, было понятно, что антракт в наших любовных играх очень скоро кончится.
— Это правда, то, что сказала Наташа — я действительно прославлюсь? — как бы между прочим спросила Коллонтай во время десерта.
— Правда, — признался я, — ты будешь первой в мире женщиной- послом.
— В какой стране?
— Где-то в Скандинавии. Извини, милая, если бы я знал, что с тобой встречусь, то узнал бы о тебе побольше.
— Это случится благодаря революции?
— Скорее всего, и ей, и твоим личным талантам. Ты одна из трех-четырех женщин, участниц революции, которые попадут в школьные учебники истории.
— А кто остальные?
Я задумался, но вспомнил только жену и любовницу Ленина.
— Я помню только Надежду Крупскую и Инессу Арманд. Ты их не знаешь?
— Нет, а чем они прославились?
— Первая была женой вождя революции Ленина, вторая, по слухам, его любовницей. Ну, и сами они что-то делали.
— А кто такой Ленин?
— Основатель одной из социал-демократических партий, которая пришла к власти. Ты ведь социал-демократ?
— Да, но я никакого Ленина не знаю.
— Это псевдоним, его настоящая фамилия Ульянов, он брат народника, которого повесили за покушение на царя.
— Ты имеешь в виду Александра Ульянова? А брата его звать Владимир? Отчество, кажется, Ильич?
— Точно, Владимир Ильич.
— А как же Георгий Валентинович?
— Я такого не знаю.
— Ты не знаешь Георгия Валентиновича Плеханова?!
— Плеханова знаю, это какой-то ранний марксист. По-моему, Ленин после революции не пустил его в страну, впрочем, потом его именем назвали один московский институт.
— Неужели такое возможно: не разрешить вернуться домой великому революционеру!
— Как раз ему еще крупно повезло, вот великого анархиста, князя Кропоткина, в Россию впустили, а потом уморили голодом. Поселили в маленьком городке, не обеспечив средствами к существованию. Ему пришлось обращаться к правительству с просьбой выдать… валенки.
— Ты это серьезно?
— Абсолютно. Нравы у вас, русских революционеров, суровые.
— А что ты знаешь про меня? — увела разговор со скользкой темы Александра Михайловна.
— Шурочка, милая, ну зачем тебе знать будущее, когда у нас есть настоящее! Ты уже сыта? — попытался теперь уже я увильнуть от предметного разговора, так как знал я про свою партнершу очень мало.
— Да, сыта, но все-таки это не чужое, а мое будущее. Тебе бы разве было не интересно узнать о себе?
— Интересно, но я бы, пожалуй, узнавать не рискнул. А если, вдруг, окажется, что я через час должен умереть от полового воздержания, мне что, от этого легче будет?
Коллонтай засмеялась и кокетливо поглядела на меня.
— В вашем времени все мужчины такие ненасытные?
— Не знаю, у нас такая статистика не ведется, но если ты сейчас же не снимешь свой чертов пеньюар, то я его с тебя сдеру.
— Погоди немного, пусть сначала уберут грязную посуду.
Мне опять пришлось прятаться в будуаре, пока горничная с завязанной щекой уносила пустые тарелки и прибиралась в спальне.
Не успели мы остаться одни, как я вновь набросился на пламенную революционерку…
Сказать, что Александра Михайловна даже после прошедшей ночи очень продвинулась сексуально, я не могу. Возможно, для своего времени она и смотрелась «развратной», но то, как она себя вела, было, скорее, позой, а не настоящим эротизмом. Однако, природа ее наделила темпераментом и талантом учиться. Шурочка была абсолютно уверена в себе и своей привлекательности, к тому же очень быстро и охотно усваивала новое.
Однако, всему приходит конец, даже необузданной похоти. Через полчаса мы снова мирно лежали рядышком и болтали о пустяках.
— Чего ради ты пошла в революцию? — спросил я. Она томно потянулась и засмеялась своим характерным отрывистым смехом:
— А ты думаешь, было бы веселее ждать целыми днями мужа, вечерами разливать гостям чай и каждый год рожать детей? Революция, мой милый, это свобода!
— А если тебя посадят в тюрьму?
— Тогда я сделаюсь героиней и мученицей. Только сажать меня не за что, я нелегальщиной не занимаюсь.
— Скажи, Шурочка, среди вас много идейных борцов?
— Есть идейные, есть и такие, что пошли в движение ради приключений. Некоторые от скуки. Я, например, из-за высоких идеалов, чтобы освободить простой народ, который так нещадно эксплуатируют.
— А как же горничная, кучер, другие слуги?
— Что значит «как же»?
