можно ли там поместить больную девочку. Мне пришлось брать инициативу в свои руки и срочно организовывать там «коммунистический субботник».
Ничего не понимающие слуги при свечном освещении, спешно разогнали пыль по всем покоям, так что вскоре стало возможно эвакуировать туда больную. Сама Ксения вела себя непонятно смирно, ничем не интересовалась, покорно шла туда, куда ее вели, так что я начал подозревать, не больна ли она на самом деле. Наконец все организационные и протокольные мероприятия были выполнены, дворцовые девушки под ручки отвели царевну в теткин дворец, и я изнутри запер за ними двери. И вот мы остались втроем!
Всем было немного неловко, даже Матрена вела себя необычно тихо, медленно двигалась и всячески старалась не шуметь, Ксения, так и не выйдя из роли больной, понуро сидела в спальне своей покойной тетки, а я так и вообще чувствовал себя последним негодяем.
Пожалуй, в такую странную ситуацию я попал впервые в жизни. Главное, я не знал, что от меня ждут. Вернее будет сказать, не представлял, как довести ситуацию до желаемого финала и, главное, как это сделать. Сложно тащить в постель девушку, за которой даже толком не ухаживал.
— Ну, что будем делать? — бодро, с интонациями массовика-затейника, спросил я, усаживаясь рядом с царевной.
Ксения скорбно вздрогнула и отодвинулась от меня на край лавки. Похоже было, что я зря мыл шею, придется теперь, как дураку, ходить с чистой. Однако сдаваться было рано.
— Рассказать тебе о будущем? — спросил я, пересаживаясь с девушкой на соседнюю лавку.
— Расскажи, — бледно улыбнулась она.
— Мы все живем в каменных домах, — начал я, не представляя, что может быть понятно и интересно средневековой девушке в таком далеком будущем.
— Все? — переспросила она. — В пещерах?
— Нет не в пещерах, а в очень больших теремах. И окна у нас большие.
О телевизоре и сотовом телефоне можно было умолчать, как и остальных благах цивилизации, вроде повозок без лошадей, коврах-самолетах и прочей чертовщине.
— Окна-то у вас цветные? — поинтересовалась она.
— Нет, прозрачные.
— А у нас, чай, цветные!
— У нас тоже есть цветные, только редко у кого.
— Значит, все, как и у нас.
— Зато Москва стала такой большой, что ее на хорошем коне за два дня не обскачешь.
— Это плохо, что же вам, земли не хватает, если вы так кучно живете?
— Почему, земли достаточно, только многие хотят жить там, где побольше людей.
— Тоже как у нас, все хотят за стенами селиться, набегов боятся! А царь у вас кто?
Вопрос оказался на засыпку. Хвастаться нашими президентами не приходилось. Люди они, конечно, хорошие, достойные, всенародно избранные, но, как мне кажется, без державной харизмы.
— Царь у нас не постоянный, его выбирают на четыре года.
— Как же так можно?
— Так все решили, а то попадется какой-нибудь, вроде вашего Ивана Грозного, половину страны перебьет.
— Да, батюшка рассказывал, грозен был Иоанн Васильевич! Много невинной крови пролил! У вас-то такого, поди, не бывает?
Ответил я не сразу. Говорить правду не позволяла гордость за свое время. Не выдавать же было тайну о людоедах, ни за что, ни про что сожравших миллионы человеческих жизней, тиранов, по сравнению с которыми средневековый Иван Грозный выглядит мальчишкой и щенком. Пришлось врать с листа:
— У нас тишь и гладь, да Божья благодать. Народ добрый, степенный, все трудятся в поте лица, оттого и живут хорошо. Воровства нет и в помине. В бояре попадают умнейшие люди, а не всякая случайная шантрапа. Дьяки и подъячии пекутся исключительно о благоденствии народа, а не о своей выгоде, потому хорошо всем: и пастырям, и овцам. Православные иереи сплошь схимники и аскеты, живут идеей и постятся круглый год. Особое уважение мы оказываем старикам. Те, как сыр в масле катаются.
— Это хорошо. У нас тоже старших уважают. Значит, не оскудела Русская земля на добро? По Божеским законам живете?
— А то, как же, как в заповедях написано, так и живем: не убиваем, не воруем, не прелюбодействуем. Конечно, в семье не без урода, бывает, что отдельные холопы балуются, но редко.
— А стрельцов у вас много?
— Вот чего много, того много. И стрельцов, и стражников. Но они у нас очень хорошие, только с финансированием у них постоянные проблемы. Все время их командирам денег на дачи не хватает.
— А зачем они вообще нужны, если вы по заветам живете? — спросила Ксения, не поняв про финансирование.
— Не знаю, я же не царь, это он утверждает бюджет и штатные расписания.
— Чего утверждает? — не поняла царевна.
— Сколько рати набрать, сколько стражников.
— Так вы, значит, все время воюете?
— Нет, не все время, скорее, изредка. Большей частью со своими украинами.
— А зачем же вам большая рать?
— Чтобы соседи к нам из зависти не лезли.
— Степняки?
— С ними давно покончили, про ногайцев уже и вспоминать перестали. А что касается крымчуков, то те сами на нарушения прав человека жалуются. Требуют отделения и независимости.
— Значит, соседей боитесь?
— Нет, мы не вообще кого-то боимся, а так, на всякий случай рать держим, чтобы нашего выборного царя больше уважали. К сожалению, без этого никак нельзя.
Постепенно Ксения втянулась в разговор и переставала смотреться ягненком перед закланием. Даже глазки заблестели. Вот, что значит царская дочь, попробуй, расшевели нашу современную девицу разговорами о политике!
— Может, медовухи тяпнем? — разошелся я. — Что так просто вечер коротать!
— Где ж ее, медовуху, сейчас найдешь, — вмешалась в разговор Матрена. — Царица во дворце держать не разрешает, молодой царь хмельного в рот не берет…
— Ну, думаю, это не проблема. Были бы две вещи — деньги и желание.
— А я еще медовуху не пробовала, — созналась Ксения.
— Так зачем дело стало? Сейчас организую!
Я оставил женщин скучать в одиночестве и отправился проверять не практике выдвинутый постулат. На дворцовом крыльце стояли два картинно застывших стрельца со скрещенными бердышами.
