кузнец.
— А нам на тебя указали, сказали, что только Пугачев такие самострелы делает. Говорят, что этот маховик ты изобрел.
— Это кто ж такой умный, что про меня понятие имеет?
— Так в Царском дворе сказали, что, мол, Варлам Пугачев самый первый мастер на Кузнецком мосту, — пошел я на прямую, неприкрытую лесть.
— Точно говоришь? Так прямо и сказали?
— Святая правда, очень тебя хвалили. Про твою работу и царь знает, — добавил я масла в кашу.
— Оно конечно, люди зря не скажут, — согласился Пугачев. — Только работа и правда не моя. Зубчатка, не спорю, моя, а лук не мой.
— А кто мог этот самострел сделать, — пошел я на второй круг.
— Если так посмотреть, то мог и Пахом Кривой, только откуда бы он мою зубчатку взял? Ума не приложу!
— А ты спросить его не можешь?
— Как же его спросишь? — искренне удивился Варлам.
Я сдержал нарастающее раздражение и подсказал:
— Можно языком.
— Ну, ты советчик! — воскликнул он. — Как же его спросишь, когда он еще третьего года в голод помер! На кладбище, что ли, идти спрашивать! Ну, ты и посоветовал! Помер он, тебе говорю, голова садовая!
— Понятно. Значит, Пахом помер, и теперь узнать не у кого?
— А может, и не Пахомова работа. Пахом-то еще когда помер, а самострел- то, смотри, новый!
Похоже, что все нужно было начинать сначала.
— А чья работа-то? — в тон ему спросил я, помня удивительную способность некоторых наших сограждан бесконечно толочь воду в ступе и по десять раз повторять одно и то же.
— Так мало ли чья, зубчатка-то точно моя, а вот про лук не скажу.
— Слушай, дядя, — не выдержала Маруська, — ты вспомни, а боярин тебя за то наградит!
— Если награда, тогда конечно. Тогда грех добрым людям не помочь! Как если награда будет, то мы всегда с открытой душой! Конечно, если какой пустяк, так и время жаль терять…
Я понял, что был не прав, подозревая наш народ в тупости. Когда дело касается «награды», наши мозги враз просветляются и непонятно, откуда что берется.
— Две деньги хватит, чтобы ты вспомнил?
— Две? — переспросил он. — Оно, конечно, и за две можно подумать, только я так понимаю, что за пять я лучше вспомню.
— Три!
— Давай ни нашим, ни вашим, клади четыре, и по рукам. Зубчатка-то точно моя.
Я отсчитал монетки.
— Я так думаю, что Мартына это работа, точно Мартына, больше, кажись, некому!
— А где его найти?
— Мартына-то? Так чего его искать, коли он здесь Мартын-то мой подмастерье.
— Он здесь?
— А где же ему быть? Здесь, конечно. Мартын! — закричал Варлам громким голосом. — А ну, иди сюда, щучий сын!
— Чего надо, хозяин? — спросил, высовывая голову из мрачной, чадной пещеры Гефеста, чумазый белоголовый парень.
— Подь сюда!
— Ну? — без большого подобострастия спросил, выходя наружу, подмастерье.
— Твоя работа? — строго спросил мастер, передавая ему самострел.
Мартын взглянул, смутился и принял независимую позу.
— С чего моя-то? Что как ни что, сразу Мартын!
— Ты что же, курицын сын, за моей спиной халтуришь! — взвился мастер. — Да я тебя за такое дело на всю слободу выставлю!
— Погоди, — остановил я Варлама, — пусть сначала скажет, кому он его продал, а потом уже сами разбирайтесь.
— Да не продавал я его, что ты, боярин, на меня напраслину возводишь. Дал Елисею по дружбе опробовать, вот делов-то!
— Да как ты!.. — начал заводиться кузнец, но я перебил:
— Кто такой Елисей?
Мартын задумался, и я кожей почувствовал, что меня ожидает вторая серия долгого содержательного разговора, потому без договора вытащил пару мелких серебряных монет.
— Так Елисей, стоит в холопах у большого боярина. Только он того, его голой рукой не возьмешь!
— Говори, где он живет, и как его найти? — спросил я, перебирая монеты.
— Так что же его искать, когда он сам сюда идет, — но отрывая взгляда от серебра, мотнул головой куда-то в сторону подмастерье. Я проследил направление и увидел в конце грязной улочки щегольски одетого горожанина, направляющегося в нашу сторону.
В этот момент он, видимо, заметил, что возле кузницы находятся верховые, остановился и рассматривал нас издалека. Потом круто повернулся и побежал прочь.
— За ним! — крикнул я Федору, который оставался в седле, и сам вскочил на донца. Оставив Маруську в «заложниках», мы с парнем поскакали вдогонку беглецу. Тот вместо того, что бы петлять между мастерскими, где нам на лошадях было не проехать, несся прямо по дороге. Первым его достиг я и загородил ему дорогу крупом коня. Елисей попытался броситься в сторону, но на него наехал Федор, и тот вынужден был остановиться.
— Вы это чего! — плачущим голосом закричал тот. — Нет такого закона, на людей конями наезжать!
— Ты еще поговори! — закричал на него парень. — Отвечай, кто ты есть таков?
— Кто, кто? — немного успокаиваясь, ответил Елисей. — Дед Пихто! У боярина Екушина в службе! Смотрите, как бы он вам за меня по шеям не наложил.
— Почему убегал? — строго спросил я.
— У тебя, что улица купленная? Хочу иду, хочу бегу!
— Да что с ним говорить! — рассердился Федор. — Срубить голову, и все дела!
— Это что ж за такой разбой, — жалостно воскликнул Евсей, — смотрите, за меня вам бока намнут-то!
— Давай иди вперед, — приказал я, — побежишь, зарублю!
Парень решил, что мы не шутим, перестал валять дурака и безропотно направился в сторону кузницы, где нас ждали любопытные зрители. Был он какой-то странный, с изрытым оспой лицом и перекошенным от той же оспы левым глазом. Когда мы дошли до кузницы, там уже собралось человек пять-шесть любопытных.
