— Значит, так и будешь сидеть в покоях, ждать, пока тебя здесь не зарежут? Я кое-что придумал, может получиться. Только нужно твое согласие и вера.
— Вера! — опять вскинулся Федор. — Побыл бы ты на моем месте, понял, что такое вера! Еще отец говорил, что никому верить нельзя, не бывает у царей друзей!
— Ну, знаешь, мне кажется, твой папа сильно преувеличивал. У него характер был слишком подозрительный. Давай завтра вместе сходим в город, ты присмотришься, тогда и решим, что делать.
— Как это сходим? Всем двором?
— Нет, ты переоденешься в горожанина или холопа, так, чтобы тебя никто не узнал. Ты о халифе Гаруне Аль-Рашиде слышал?
— Нет, кто это такой? — удивился странному вопросу царь.
— Багдадский халиф, он по ночам ходил по городу, заглядывал в окна домов, чтобы точно знать, что делается в его государстве. После него такой подвиг повторил только великий Туркмен-баши Сапармурад Ниязов. Он прицеплял себе фальшивую бороду и так ходил по Ашхабаду.
— Ты хочешь, чтобы я, как эти два халифа, ходил по Москве и слушал, что говорят люди. А как я из дворца выйду, об этом тут же все узнают! Не годно ты придумал…
— Об этом ты не беспокойся, нам нужен только один верный слуга. Ты кому здесь доверяешь?
Федор задумался, потом сказал:
— Да вот хоть постельничему.
— Очень хорошо. Предупреди его, что завтра утром я приду к тебе со своим холопом и девушкой, пусть пропустит нас к тебе без задержки.
— Зачем?
— Этот холоп будет твоим двойником. Ты оденешься в его платье, и мы с тобой пойдем в город, а он за тебя Русью будет управлять.
— А вдруг его кто-нибудь узнает?
— Никто не узнает. Парень на тебя похож, вы одного роста, только он чуть шире в плечах. Единственная загвоздка в его бороде, но ее можно будет сбрить. Пока мы с тобой будем гулять, он посидит здесь со своей невестой.
— Но тогда получится, что это я здесь вдвоем с женщиной? Как же так? Может быть, можно без нее?
— Лучше с ней, двойник глуп как утка, девушка за ним присмотрит. Ну, а если они, пока нас нет, и покувыркаются на твоей лавке, то тебе что за печаль?
— Зачем им кувыркаться, они что, скоморохи?
— Слушай Федор, тебя что, одна мама воспитывала? Папа только политикой интересовался?
Почувствовав в моих словах насмешку, царь слегка обиделся, но выяснять, над чем я иронизирую, не стал. Вместо этого Федор придал лицу глубокомысленное выражение. Мы распрощались, и я отправился во дворец царицы Ирины пить запретную медовуху и «скоморошествовать» с его сестрицей на царских перинах. За день разлуки я ужасно соскучился по Ксюше, к тому же мне полагалась от нее награда за смелость и самопожертвование. Что ни говори, но на красотку с Поганых прудов я смотрел только братскими глазами.
— Расскажи, как ты провел день, — попросила царевна, когда нам, наконец, удалось разорвать объятия, и мы лежали рядом, умиротворенные и почти насыщенные любовью.
— Утром спасал из плена Марию, о которой мы вчера с тобой говорили…
Ксения сразу же напряглась и незаметно отодвинула от меня теплое бедро.
— Днем чуть не убил ее брата…
Бедро вернулось на место.
— А сейчас был у Федора и испросил у него на завтра аудиенцию для Марии и ее жениха.
— Зачем? — удивилась царевна.
— Мы с твоим братом пойдем в Москву изучать жизнь, а Марусин жених посидит за него в покоях.
— Ты можешь толком объяснить? Я ничего в твоих загадках не понимаю! — рассердилась Ксюша.
Пришлось и ей рассказать о багдадском халифе, отце всех туркменов, настроениях в городе и моем хитроумном плане. Афера царевне так понравилась, что она захлопала в ладоши, изъявила желание самой обзавестись двойником и свободой, познакомиться с Марией и ее суженым, а также немедленно мне отдаться. Начали мы с последнего, оставив реализацию остальных планов на завтра.
Утром нас разбудила Матрена, которой наша любовь совсем подорвала здоровье.
— Вставайте, — сердито велела она, жестоко и беззастенчиво стягивая с нас одеяло. — Заутреню проспите.
Пришлось срочно одеваться и идти к стрельцам за медовухой. Дело это у нас уже накаталось, и обе стороны точно знали свои обязательства. После кесаря я отдал долг Богу, отстоял в церкви всю заутреню, после чего прихватил своего оруженосца Ваню, и мы направились к Боровицким воротам. Слободские уже нетерпеливо ждали на условленном месте. Маруся разредилась в такой пух и прах, что от ее вида я слегка оторопел. Впрочем, мне это было весьма кстати — такая неземная красота должна была разом успокоить мою ревнивую царевну.
Первым делом мы с друзьями-разбойниками пристроили на платную стоянку их лошадь, потом я завязал лицо Федора платком, так, как будто у него болит зуб. После этих приготовлений мы прямиком направились на Царский двор. Сам факт того, что они попали святая святых царства, произвел на представителей Гончарной слободы шоковое действие, а невиданная красота и роскошь дворца окончательно доконали не только впечатлительную Маруську, но даже ее туповатого суженного. Ребята как открыли рты, так и не закрывали их до самых царских дверей.
Предупрежденный постельничий Языков без задержки провел нас в покои. Демократичный государь ожидал гостей налегке, в шитом серебром парчовом кафтане и легкой бархатной, отделанной горностаем шапке. Подданные, как только его увидели, без команды повалились в ноги. Я дал сторонам насладиться долгожданным знакомством, после чего взял правление в жесткие руки.
Как Гончарные ни сопротивлялись, я отодрал их от пола и заставил сесть на лавки. После чего объяснил общую задачу. С первого раза меня никто не понял. Со второго Маруся начала въезжать в ситуацию и слушала, глядя круглыми от удивления глазами.
— Будете сидеть на месте и отсюда не ногой, — инструктировал я. — Что бы ни случилось, ни с кем не разговаривать. Вам можно говорить только с царевной Ксенией, она вас скоро навестит, Теперь раздевайся, — велел я Федору.
— Зачем? — испуганно спросил он, после чего заговорил, как сказочный герой. — Царь-батюшка, не вели казнить, вели миловать! Никакой я против тебя измены не замышлял!
— Никто никого казнить не собирается, — оборвал я его, — напротив, государь тебя хочет наградить, дает поносить свое царское платье!
— Быстро раздевайся! — зашипела на жениха Маруся, которая уже все поняла.
Тот немедленно повиновался, трясущимися руками стянул сапоги, кафтан и штаны, остался в одном несвежем исподнем.
— Ну, как он тебе? — тихо спросил я царя.
Федор неопределенно пожал плечами.
— Погоди, я сейчас его побрею, переодену, вас матери родные не
