После церкви лошадка побежала быстрее, почуяла близость дома.
— Почти доехали, как-то там моя Дуня! — сказал Фрол Исаевич.
Жили Котомкины совсем близко от обоих соборов. У них был почти барский двор с большими тесовыми воротами. Не успели мы в них въехать, как Фрол Исаевич, спросил парня, который нас встретил, как его Дуня. Тот пожал плечами, перекрестился и ответил, что у нее сейчас дохтур. Мы быстро слезли с двуколки и пошли прямо в дом. Навстречу вышла заплаканная хозяйка тетка Степанида.
— Как Дуня, жива? — спросил жену Фрол Исаевич.
— Плоха, — только и ответила она и начала вытирать глаза кончиком платка.
— Главное, что жива, — сказал Алеша, входя в просторные портновские сени.
— Это нового барина братец, первейший лекарь, — тихо сказал жене портной. — Мертвых с того света возвращает.
— Дай-то Бог! — прошептала тетка Степанида и заплакала.
— Ведите, скорее к больной, — попросил Алеша, и мы пошли за хозяевами вглубь дома.
В комнате у Дуни окошко закрывал темный платок, и было полутемно. Больная лежала возле окна на широких полатях, до глаз закрытая одеялом. Рядом с ней стоял высокий человек в узком черном платье. Он обернулся в нашу сторону и недовольно нахмурил брови. Алеша что-то ему сказал на незнакомом языке.
— Добри вечер, — сердито ответил ему черный, потом спросил Фому Исаевича, — Вас ист чужой меншен?
Такого чудного говора я еще никогда не слышала и удивленно посмотрела на высокого. Он был похож на обычного человека, но говорил почему-то не по-человечески. Я подумала Алешиными мыслями и поняла, что он иностранец, доктор и говорит на своем немецком языке.
Алеша ответил ему на его же тарабарском языке. Высокий издевательски засмеялся и начал быстро что-то говорить. Часть слов я понимала, но не могла взять в толк, о чем идет речь. Я подслушала, что Алексей Григорьевич очень рассердился на немецкого доктора, за то, что тот хочет выпустить из Дуни кровь. Он, больше не обращал на него внимания, решительно подошел к окну и сорвал с него темный платок. Потом строго приказал Котомкину принести воду помыть руки. Я в первую минуту удивилась, с чего это ему вдруг вздумалось здесь умываться, но вовремя вспомнила о гигиене.
Немецкий человек, которого Алеша про себя называл шарлатаном, вдруг, вытащил из кожаной торбочки ножик и подошел с ним к портновской дочке. Алексей Григорьевич рассвирепел, обозвал его по-русски придурком и оттолкнул от девушки. Потом он повернулся ко мне и мысленно попросил узнать, о чем думает Дуня. В это момент в комнату вернулся Фрол Исаевич с работником, тащившим большой горшок с водой и домотканый ручник.
— Поставь воду сюда, — сказал ему Алеша и указал на лавку возле дверей и начал умываться.
Все кто был в комнате, молча смотрели, как он полощет руки в воде. Потом он строго сказал, чтобы все вышли из комнаты. Фрол Исаевич, тетка Степанида и работник послушались, остались только мы с ним и немец. Тот стоял в углу и смотрел на нас с презрительной улыбкой. Алексей Григорьевич подошел к полатям и сбросил с Дуни одеяло. Портновская дочь лежала вытянувшись на спине. Из-под рубашки были видны ее голые бледные ноги.
— Помоги мне снять с девушки рубашку, — неожиданно сказал мне Алеша и начал задирать ей подол.
От неожиданности я растерялась. Такой бесстыдной просьбы я от него никак не ожидала. Дуня даже не открыла глаза, а он все выше поднимал ей подол. У меня зашлось сердце, и я невольно воскликнула:
— Срамно так поступать с честной девушкой, Алексей Григорьевич!
Он удивленно на меня посмотрел и спросил:
— Когда я тебя лечил, то осматривал?
— Так то меня, — ответила я, — а не чужую девушку! На меня и смотри, сколько хочешь!
Он особенным взглядом посмотрел на меня и начал думать о нас с ним такие бесстыдные вещи, что я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
— Не нужно меня ревновать, — вслух попросил он.
Мне ничего не оставалось, как помочь ему снять с Дуни рубашку. Груди у нее были хуже, чем у меня и, вообще, голой она мне совсем не понравилась. Алексей Григорьевич поговорил о чем-то с немцем, но тот только фыркал и ничего ему не отвечал. Тогда он силком посадил Дуню в постели и зачем-то начал прижиматься ухом к ее спине. Я сначала не поняла, что он делает, но потом узнала через его мысли, что он так проверяет, что у нее внутри.
Когда кончилось это безобразие, и мы уложили девушку на место под одеяло, Алеша спросил у меня, что я у нее узнала. Я на минуту задумалась. Ни о чем таком Дуня не думала, она как бы спала, но в мыслях видела какого-то парня. Он был кудрявый, и звали его Семеном. Тогда я догадалась, в чем дело и сказала, что она, скорее всего, влюблена.
— Ты это что делаешь, идиот! — вдруг громко закричал Алеша.
Я сначала подумала, что это он за что-то рассердился на меня, но он бросился к немцу и оттолкнул его от полатей.
— Я должен исполнить свой долг! — сказал немец по-нашему, поднимая руку с ножом над девушкой.
Я испугалась, что он сейчас зарежет Дуню, но Алеша успел его оттолкнуть и приказал уйти. Немец уйти не захотел. Тогда он схватил его за плечо и силком вытолкал из комнаты.
— Чего это он? — спросила я. — Никак душегуб?
— Нет, он так людей лечит, — спокойно объяснил Алеша, — выпускает, как он думает, лишнюю, больную кровь. Никогда не позволяй с собой такого делать, — строго добавил он. — Это неправильное лечение.
— Ну, что, ваше благородие? — спросил, заглядывая в комнату, Фрол Исаевич.
— Пока ничего не знаю, — ответил Алеша, — но немца больше сюда не пускай, если не хочешь проститься с дочерью! А кто такой Семен?
— Семен? — удивлено переспросил Котомкин. — Какой еще Семен?
— Ну, такой красивый, кудрявый.
Фрол Исаевич удивленно на нас смотрел, не умея взять в толк, о ком он спрашивает.
— Есть у вас тут хоть какой-нибудь Семен? — повторил вопрос Алеша.
— Есть подмастерье с таким именем, — ответил портной, — только откуда ты его знаешь?
— От блюда, — почему-то сказал Алеша.
Что такое блюдо я знала, но почему он сказал, что узнал о Семене от блюда, а не от меня, не поняла, но спросить не решилась.
— Красивый, говоришь? — переспросил Фрол Исаевич.
От внезапного гнева его лицо стало красным, и он сильно ударил кулаком о ладонь.
— Так вот оказывается в чем дело! Ну, я его стервеца!..
— Фрол Исаевич, — укоризненно сказал Алеша, — вы же умный человек. Девушка влюбилась, признаться вам боится, вот и впала в смертельную тоску. А вы еще натравили на нее ненормального немца, он из нее чуть всю кровь не выпустил.
— Семен пустой человек, — ответил портной, — на прошлой неделе напился
