Грешница

— Муж, не муж, какая, в сущности, разница, — лениво сказал он и откинулся на спинку дивана.

Мне не осталось ничего другого, как замолчать. К тому же так было легче понять, что происходит. Окна в карете были закрыты плотными шторами, и от того в ней было полутемно. От моего тюремщика пахло нюхательным табаком, лавандовой водой и дорожной пылью. Теперь, когда мы остались вдвоем, не было никакого труда подслушать, о чем думает этот человек.

Странная бабенка, — думал он, глядя прямо перед собой и, делая вид, что не обращает на меня никакого внимания, — другая бы подняла визг, начала уговаривать отпустить, умолять, а это села и сразу же успокоилась, как будто ее каждый день арестовывают. А я-то каков! Сразу все увидели, что важная персона. Помещик так испугался, что смог еле слово вымолвить! Мужики смотрели как на генерала! А почему бы мне и не быть генералом! Вот выполню в точности приказ, глядишь, Курносый и даст мне статского советника, а то и действительного. У него все просто, главное чтобы под настроение угодить…

Я сначала не поняла, кого он называет Курносым, но потом вспомнила, что так прозвали нашего императора. Оказывается, меня арестовали по царскому приказу. Это было самое странное. Зачем было царю меня арестовывать и посылать такого важного господина и столько солдат!

Жарко, — думал, между тем, мой тюремщик, — карета темная, за день так на солнце нагреется, дышать будет нечем. Хоть бы дождь, что ли, пошел.

О том, по какой причине он меня арестовал, тюремщик не вспоминал, а думал больше о том, как на него кто смотрит.

Стану действительным статским советником, а там, и до тайного недалеко. Вот тогда я себя покажу! Карета с форейтором, шестериком, да чтобы кони заводские и все одной масти! Лучше чтобы были гнедыми, мне в стать. Поскачу по Невскому, так чтобы всякий спрашивал у встречного: «Это чей такой выезд?». А тот ему удивленно в ответ: «Неужто, не знаете? Это всякий в Петербурге знает. Самого Ломакина Иоакима Пркоповича, тайного советника и кавалера! У него одного на весь Петербург такие добрые гнедые».

Я, притулилась в уголке, и слушала тайные мысли Иоакима Прокоповича, не зная как заставить его вспомнить обо мне и причине моего ареста. Однако он думал только о своих грядущих чинах, о том, как его будут все уважать, а обо мне не вспоминал вовсе, будто я не сидела рядом с ним в карете.

Скоро меня начало укачивать от духоты и монотонной езды, и я спросила Ломакина: можно ли открыть окно, для свежего воздуха. Он отвлекся от мечтаний о своей будущей квартире, непременно на Мойке, и чтобы в десять комнат с богатыми мебелями и ливрейным швейцаром у входа и недовольно ответил, что окна открыть никак нельзя, не велено по циркуляру.

А и правда, становится жарко, — думал Иоаким Прокопович, — а на мне шерстяной сюртук. Зря я манкировал совет Авдотьи Тихоновны и не взял в дорогу холщевый.

Опять он погрузился в мечты, и продолжал сладко улыбаться и качать головой в такт ходу кареты, а я устроилась, как могла удобно, и попыталась уснуть. Вдруг нас сильно тряхнула на ухабе и будущий тайный советник и кавалер, навалился на меня всем тяжелым телом и, наконец, заметил, что с ним в экипаже едет женщина. Я от испуга вскрикнула и с упреком посмотрела на Ломакина.

— Не извольте беспокоиться, — успокоил он, — карета надежная, и нипочем не опрокинется.

На твой век, ее, верно, хватит, — словно продолжая, сказанную вслух фразу, подумал он. — А это, между прочим, задача, как лучше состряпать, чтобы комар носа не подточил? И зачем мне навязли на голову кирасир! Дали бы обычных солдат, с них какой спрос. Глаза закрыть и кругом. Эти же благородные чистоплюи еще помешают девку удавить. Прямого-то приказа нет, Платон Петрович сказал обиняком, но неясно, хорошо бы, мол, было, чтобы она до Питера не доехала. А как она может не доехать? Молодая, здоровая, не от чего ей просто так умереть. Придется душить подушкой, а как она начнет вырываться, закричит и кто-нибудь услышит? Платон Петрович хороший жук! Как грязную работу делать, так всегда Иоаким Прокопович.

«Так он собирается меня задушить! — с отчаяньем подумала я. — За что? Почему? Я никому не сделала ничего плохого!»

Я повернулась к Ломакину. Он опять закрыл глаза и тихо улыбался своим мечтам. Мой палач был такой важный, медлительный, скучный, что мне стало страшно. Ведь такой не задумываясь, убьет и назавтра даже имени твоего не вспомнит. Будет как сейчас мечтать то о лошадях, то о квартире и жить как жил, я молодая, красивая, буду лежать мертвой в сырой земле! У меня в мыслях началась тихая паника.

Что может сделать молодая женщина со здоровым мужчиной в тесном пространстве кареты? Да еще одна и без оружия. Он просто свернет ей шею.

Может быть позвать на помощь, — думала я. — Иоаким Прокопович ругал кирасиров, вдруг они мне помогут? Только что я им скажу, я, мол, подслушала, о чем думает чиновник Ломакин, и узнала, что он собирается меня убить! Кто мне поверит. Просто решат, что я сошла с ума. Неужели он меня так просто убьют! А ведь Костюков предсказал мне долгую жизнь, — вспомнила я, это меня немного успокоило.

Я постаралась взять себя в руки и раньше времени не отчаиваться. Сначала нужно осмотреться, понять, что к чему и тогда постараться придумать, как спастись.

— Простите, пожалуйста, господин, я не знаю вашего имени отчества, — нежным голосом заговорила я.

Тот открыл глаза и недовольно ответил:

— Надворный советник Ломакин.

Вообще-то я хотела попросить воды, но тут меня словно черт толкнул под руку, и я удивленно воскликнула:

— Не может быть! Вы то самый Иоаким Прокопович Ломакин?

Надворный советник, кажется, впервые посмотрел мне прямо в лицо. Даже в полутьме кареты было видно, как он удивлен.

— Вы, что, сударыня, меня знаете?

— Лично не знаю, но очень много о вас слышала, — ответила я.

— От кого, позвольте спросить? — подозрительно спросил он.

Тут я чуть не попала в ловушку. Назвать кого-то, кто его знает, я не могла, потому ответила неопределенно:

— О вас здесь очень многие говорят, местные жители считают что вы один из самых наилучших российских чиновников.

— Вы, сударыня, серьезно говорите или шутите? — строго спросил он.

— Конечно, серьезно, откуда бы я иначе могла знать ваше имя и отчество? У нас все так и говорят, если сказал надворный советник Иоаким Прокопович, то и печати не нужно!

— Действительно, откуда… Я вас нынче тоже увидел первый раз в жизни…

А она ничего, миленькая и, видать, не глупая, — подумал он, — выходит есть и среди женского сословия не одни только дуры. А все-таки, откуда про меня в такой глуши известно… Неужто, разговоры пошли после похвалы Курносого.

— Мне говорили, что вас сам государь очень хвалил, — подтвердила я его предположение.

Точно говорит, — успокоился он.

— Это, сударыня, пустое, я просто выполнил свой долг.

Квартальный-то так пьян был, что сам в Неву упал, а я тогда