– Правда? – улыбнулась она сквозь слезы.
– Конечно! А сейчас пойдем прогуляемся. Довольно плакать здесь одной.
– Я вовсе не плачу, – сказала Дурман, вытирая слезы и пудрясь.
– Почему сейчас так много свадеб? – спросил я по дороге.
Это был праздный вопрос, но я утешал себя тем, что отвлекаю женщину от мрачных мыслей. Сказать по правде, я отвлекал и себя, потому что предчувствовал неизбежную гибель Маленького Скорпиона.
– Когда наступает смутное время, все спешат со свадьбами, чтобы солдаты не обесчестили девушек, – объяснила Дурман.
– Зачем же праздновать их так пышно?
Я не мог думать ни о чем другом, кроме начавшейся войны, но кошачье отношение к жизни на этот раз оказалось разумнее человеческого.
– На свадьбах необходима пышность. Воина скоро кончится, а брак – на всю жизнь!
Поверив моим словам о возвращении Маленького Скорпиона, Дурман успокоилась и даже предложила мне посмотреть пьесу.
– Сегодня министр иностранных дел устраивает представление на улице по случаю женитьбы сына. Пойдем?
Мне казалось, что убить министра, который во время войны занимается подобной чепухой, намного достойнее, чем смотреть спектакль, но на роль убийцы я не годился, а кошачьего театра еще не видел. Я решил пойти – в последнее время мое диалектическое мышление заметно кошкоизировалось.
Перед домом министра иностранных дел стояло множество солдат. Представление уже началось, но простой народ близко не подпускали: тот, кто рвался вперед, получал дубиной по голове. С собственным мирным людом кошачьи солдаты воевали отлично! Меня они, конечно, не посмели бы ударить, но я сам не очень рвался вперед, потому что доносившаяся из театра музыка отнюдь не усладила мне слух. Долго я слушал пронзительные звуки, прерываемые воплями актеров, однако так и не почувствовал никакого удовольствия.
– Нет ли у вас пьес получше этой? – спросил я у Дурман.
– Есть, иностранные. Их я смотрела в детстве, они гораздо тоньше. Потом их перестали играть, так как никто в них ничего не понимал. Министр иностранных дел сам выступал за новые пьесы – до тех пор, пока один иностранец не сказал, что наш театр тоже очень интересен. Тогда министр вернулся к старому театру.
– А если другой человек скажет, что иностранный театр лучше?
– Это уже будет бесполезно. Иностранные пьесы действительно хороши, но слишком глубоки. Когда министр ратовал за них, он вряд ли их как следует понимал, поэтому и уцепился за лестное мнение о наших пьесах. Сам он вообще не разбирается в театре, хотя и норовит прослыть его пропагандистом. А старый театр легче рекламировать, у него больше поклонников. У нас часто так бывает: новое едва возникнет и тут же вытесняется старым. Для того чтобы понимать новое, нужно слишком много сил и энергии.
Я чувствовал, что это не ее мысли, а Маленького Скорпиона, потому что сама она продолжала потихоньку протискиваться вперед.
Мне было неудобно ловить ее на слове, но больше я выдержать не мог.
– Уйдем?
После всего сказанного о театре Дурман было неловко не согласиться. Не протестовала она и тогда, когда я предложил сходить к императорскому дворцу.
Он был самым большим, но не самым красивым зданием Кошачьего города. Сегодня дворец выглядел особенно неприятно: перед стенами солдаты, на стенах солдаты… Кроме того, стены были вымазаны свежей грязью, а вода по рву воняла сильнее обычного.
– Иностранцы любят чистоту, – пояснила Дурман, – грязь – лучшее заграждение от них.
У меня не хватило сил даже рассмеяться.
На стену вылезло несколько фигурок, которые долго усаживались верхом, по-видимому, боясь свалиться. Дурман возбужденно закричала:
– Высочайший указ!
– Где? – спросил я.
– Смотри!
Люди на стене двигались так медленно, что у меня заныли ноги. Наконец гонцы спустили на веревке камень с белыми знаками. Дурман, обладавшая острым зрением, охнула.
– Что случилось? – заторопил я.
– Перенос столицы! Император уезжает! Беда! Как же мы будем без него?! – запричитала Дурман, очевидно тревожась о Маленьком Скорпионе, а не об императоре.
Тем временем со стены спустили еще один камень.
– «Солдатам и народу, – начала читать девушка, – повелеваем оставаться на местах. Переезжаем только Мы и чиновники».
Я поразился мудрости Его Величества и пожелал ему на полпути свернуть себе шею. Но Дурман неожиданно обрадовалась:
– Это еще ничего. Раз многие остаются, мне не страшно!
