- Может, воздержишься от ехидства?
- Всего наилучшего, Клаус-Петер! Чао!
Я клокотал от досады, что именно Клаус-Петер оборвал мою счастливую ночь. Я решил как можно скорей выбросить из головы его звонок. В ванной я переключил ручку на холодную воду и, как всегда, заорал во всю глотку. В это время Алеша заглянул в дверь.
- Томас, к тебе пришли!
Я не слышал звонка в дверь и удивился.
- Кто пришел?
- Совсем-совсем молодой парнишка. Но зайти отказывается.
На лестнице стоял Кай, ужасно смущенный. Он протянул мне конверт с черной каймой. Сообщение о похоронах Александры.
- Мне хотелось передать его вам лично, - сказал он.
Я покрутил конверт в руках.
- Спасибо тебе, Кай.
- Еще я буду рад, если вы придете на траурный прием. Тогда я приготовлю рыбу.
- Что ты приготовишь? Да что ты остановился на лестнице? Заходи в квартиру!
- Я не хочу вам мешать. Правда.
Я схватил Кая за руку и втащил через порог в холл.
- Кажется, у меня найдется кофе. Ты пьешь кофе?
- Могу. У вас за ухом осталась пена.
За дверью ванной шумел душ, на кухне в самом деле дымился кофе. В духовке горел свет, на противне стояли маленькие остроконечные колпачки из теста. Я достал чашки.
- Там под душем ваш друг?
- Да, Алеша.
- А кто был тот, другой, в Английском саду? Я подумал, что он и есть ваш друг.
- Стефан? Тоже мой друг. Впрочем, скорее старинный приятель. Еще со школьных времен. Стефан мне вместо брата.
- А-а, а то я удивился.
Я налил нам по чашке кофе, потом снова поднялся и поставил на стол третью чашку. Аромат кофе смешивался с запахом теста.
- Молоко есть? - спросил Кай.
- Молоко? Нет. Я его не пью.
Кай скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. Я вскрыл конверт с траурной полосой.
- Пятница, одиннадцать часов. О'кей, я приду.
- Мой старик не хочет, чтобы вы там присутствовали. Но я подумал - да пошел он в задницу! Мама хотела бы вас видеть. - Глаза мальчика широко раскрылись, словно он пытался сдержать слезы.
- Когда умер мой отец, - сообщил я, - у меня вообще не было слез, я не мог плакать. Было странно. Все вокруг меня рыдали и выли, а у меня - ничего! Ни слезинки. Я думал, может, печаль придет потом, когда- нибудь, случится срыв или типа того. Но ничего так и не случилось. Уже десять лет, как его похоронили.
- Вы что, не любили его?
Я задумался.
- Нет, пожалуй, тоже любил. Но наши отношения никогда не были очень тесными. Он всегда соблюдал дистанцию с нами, детьми. А жаль.
- Вы скучаете без него?
- Не знаю. Об этом я как-то никогда не думал.
Кай с любопытством разглядывал Алешу, а тот остановился в дверях. В руках он держал спортивную майку, где был изображен стакан молока с подписью: «Wish you were beer» (Жалко, что ты не пиво). Одна подружка подарила ее мне много лет назад, а я совсем про нее забыл.
- Алеша русский, - сообщил я Каю и представил их друг другу. Мы смотрели, как Алеша надевал эту майку.
- Когда вы заметили, что у вас не та ориентация? - спросил Кай. - Что вы швуль?
- Я? Всегда это знал.
Алеша тоже подсел к столу.
- Швуль? Странное слово. По-русски говорят «голубой». Это такой цвет, словно небо.
- По-моему, так гораздо приятней, чем «швуль», - сказал Кай. - Мама как-то сказала, что, если бы не была такой дурочкой, то выучила бы русский. А мне больше нравится испанский.
- Александра и русский язык? Ради тех людей, которые привозят мускус? - спросил я наугад.
- Она и про это вам рассказывала? Но ведь это суперсекретное дело, никто не должен был знать.
- Она ничего мне не рассказывала, я сам догадался. Как, она в самом деле хотела участвовать в перепродаже мускусного масла?
- Гнусного масла.
- Мускус выдавливается из желез, что между задними ногами, - сообщил Алеша. - Бедных оленей просто выжимают.
- Но самое свинство в том, - добавил Кай, - что убивают также самок и молодняк, хотя у них нет никакого мускуса. Это преступление.
- Ты говорил с матерью об этом?
- Ясное дело. Мы с Антье показывали ей снимки, описывали все ужасы. Уговаривали, чтобы она не лезла в эту грязь. Бесполезно. При этом я был во всем виноват.
- Ты? Виноват? - переспросил Алеша. - Наши сибиряки занимаются этим, чтобы выжить. У них нет работы, нечем кормить семьи. Возможно, они в безвыходном положении. Но ты-то тут при чем?
- Я постоянно требовал денег! Из-за этого мы часто ругались. Но она все равно делала для меня, что только могла. И почему я ничего не соображал? - У Кая выступили на глазах слезы. - Мы все время ссорились. Постоянно. Даже в тот наш последний вечер.
- Когда? В какой вечер?
Кай подул на кофе.
- Кай, когда ты с ней поругался?
- В тот вечер.
- В тот самый, когда ее убили?
- Только вы никому не рассказывайте, слышите? Никому! Если бы я знал, что она… я бы тогда… - Кай говорил это прямо в чашку.
- Теперь расскажи все спокойно и четко, - приказал я. - Когда точно ты был у нее?
- Не знаю, возможно, где-то полдевятого.
- Тебя видел кто-нибудь?
- Не думаю.
- А швейцар?
- Я всегда вхожу через боковую дверь и поднимаюсь на четвертый этаж по лестнице. Терпеть не могу лифты! Мама специально дала мне ключ от двери.
- И ты был у нее в кабинете?
- Да.
- Расскажи-ка по порядку.
- Там нечего особенно и рассказывать. Я хотел взять у нее денег. Она отказалась их дать. На ее столе опять лежало письмо от тех, кто привозит мускус. Я сказал ей, чтобы она с ними не связывалась. Мама ответила, что дело все равно застопорилось. Тут же упрекнула меня, что я не даю ей зарабатывать деньги, а сам постоянно их требую. Она была права. Но тогда я еще этого не соображал. Обижался. Мне казалось, что она плохо обращается со мной. Тогда она просто меня выгнала.
- Ты видел там еще кого-нибудь?
Кай помотал головой.
- Кого-нибудь из ее коллег, скажем, Клеменса Зандера?
