Ну, зачем, спрашивается, обычному человеку изыски архитектуры, если у него нет квартиры, самой примитивной: стены, потолок, окна, двери. Сначала надо всем дать возможность получить необходимое, а потом уже рассуждать о высоком.
Вот с такими мыслями я и ворвалась к моему другу художнику Вадику, учившемуся в художественном лицее.
Вадик встретил меня на пороге, как обычно, весь перемазанный краской, буркнул невнятно «проходи». Я вошла в его комнату, давно превратившуюся в некое подобие студии. На полу, подоконнике, длинных стеллажах — повсюду громоздились листы ватмана, рулоны, стопки, наброски, этюды, посреди комнаты стоял подрамник с натянутым холстом, на стене — зеркало. Холст был завешен тряпкой.
— Работаешь? — несмело спросила я.
— Угу…
— Что там у тебя, если не секрет?
— Автопортрет. — Вадик был немногословен.
Я попала в другой мир, здесь все и вся существовало по своим законам, абсолютно отличным от законов Лехиного мира. Я поняла, что все мои попытки разговорить Вадика о сущности искусства бессмысленны. Он им живет.
Я осторожно уселась на краешек одинокого стула.
— Как дела? — спросила.
Он помахал рукой в воздухе, что, видимо, означало: пятьдесят на пятьдесят.
— Можно я посмотрю, как ты работаешь?
Вадик засопел, на лице читалось напряжение. Ясно, я мешаю.
Я поднялась со стула:
— Извини…
И тогда Вадик неожиданно выдал:
— Ты что, торопишься?
С ним всегда так, он неожиданный.
— Нет, не тороплюсь.
— Ну так куда же ты бежишь?
— Да, в общем, никуда.
Он рассмеялся:
— Ты странная сегодня.
— Только сегодня?
— А тебе хочется всегда быть странной?
За что я люблю Вадика, так это за то, что мы с ним на одной волне. Можем молчать или болтать ни о чем, при этом прекрасно понимая друг друга.
— Мне хочется быть особенной!
— Вот как? — Он внимательно посмотрел на меня, подошел, бесцеремонно положил ладони на мою голову, покрутил. Я и не думала сопротивляться. Даже забавно, что он еще придумает?
— Можешь попозировать мне? — спросил он, опуская руки.
Я задохнулась от удовольствия:
— Это потому, что я особенная?
— М-м, скажем так, есть у меня одна мысль…
— Ты напишешь мой портрет? — допытывалась я.
— Может быть…
— Ладно, когда начнем?
— Да прямо сейчас и начнем.
Он усадил меня все на тот же стул, отодвинул подрамник, сел напротив и принялся быстро черкать в альбоме.
Я сидела смирно, только изо всех сил тянула шею и втягивала щеки, потому что видела свое отражение в зеркале.
— Ты чего рожи корчишь?! — возмутился Вадик.
Я застыла.
— Слушай, ты как-нибудь расслабься, что ли, а то похожа на гипсовый бюст.
Вечно он всем недоволен! А я так старалась!
— Вот, теперь в тебе возникла искра жизни, — пошутил Вадик.
Я скосила глаза на его набросок. Он быстро прикрыл его рукой.
