заработал распылитель над изголовьем его кровати. Случайно вдохнув эту жуткую взвесь, он чуть не задохнулся. Размышлять, что и откуда, было некогда, единственный вопрос был: куда?! Первый этаж. Задний двор — за стеклом. Инстинкты буквально вопили: сюда, больше некуда! Однако окно забрано решеткой… Илья схватился за раму, прикидывая, чем бы расшатать и выбить железяку…
Сила, ворвавшаяся в комнату, сделала это за него. Сила была несоизмерима не только с его жалкими усилиями, но и с тем, что ей могло противопоставить окно. Раму вместе с решеткой, вместе с кусками оконного проема вымело наружу, — как и самого Илью, превратившегося в сгусток пламени.
А потом пришла настоящая Сила.
Тело прирожденного холуя долго еще лежало на земле — тихо догорало, постепенно становясь черной головешкой и принимая характерную «позу боксера»: руки согнуты в локтях и прижаты к лицу, ноги согнуты в коленях…
…Большой БУМ накрывает Большой ПЫХ. Объемный взрыв — это финальная точка. Не дом перед нами, а самая настоящая вакуумная бомба… От яркой огненной вспышки мир временно слепнет: уже не пламя, а плазма рвется сквозь стены и вкупе со стенами. Космического масштаба «Ху!» прокатывается по бульвару, сгустившийся воздух толкает меня в лицо, коляску ощутимо встряхивает.
В автомобилях срабатывает сигнализация: пол-бульвара воет и свищет на разные лады.
Винч, взвизгнув, прижимается брюхом к земле.
Один очистительный выдох — и все кончилось. Каменные ошметки падают на тротуар, особняк распадается на фрагменты, разваливается, проседает, складывается… Боюсь смотреть, но смотрю, заставляю себя: кого-нибудь задело?.. Удачное время, пустой тротуар… Ранний трамвай, такой же пустой, громыхает по рельсам… Не знаю, что там в соседних домах, что там позади дома, — и не буду узнавать…
Великанская длань одним махом сбивает Неживого с ног и швыряет на трамвайные пути. Надвигающийся трамвай яростно скрежещет тормозами. Ну же, азартно думаю я, вдруг обнаружив этот драматичный сюжет, развивающийся параллельно с основным… «Вам отрежут голову», — громко и радостно объявляет Директор… Неживой катается по асфальту, сбивая с себя огонь… Нет! Увы, экранизация Булгакова не состоялась: тело вывинчивается из-под самых колес, железная махина пролетает мимо…
Мой враг мечется в корчах, срывая с себя одежду. Завораживающая картина, глаз не оторвать.
Боже, неужели все и вправду кончилось?
То, что почти год служило мне миром, не существует. Вместо особняка — гора обломков. До чего же справедливый финал. Сбылась мечта идиота…
Всё действо заняло не более 3 секунд.
Однако нечего рассиживаться, не в театре! Мысленно помахав этому месту рукой, я уезжаю по Большому Харитоньевскому, — прочь, прочь, прочь…
Куда теперь? Вернее спросить —
В квартиру на Вернадского нельзя, придется бросить. Ничего, брату останется. Если не нужна — продаст. С братом мне отныне заказано встречаться, это ясно, потому что меня больше нет. Даже весточку ему послать не могу — чревато. Вот такая мелодрама…
До акции, честно говоря, я не очень-то представлял, каким образом смогу уйти. Трудно мне скрыться, не оставив следов, слишком уж я заметен — и со своей коляской, и сам по себе. Стрептоцида, то есть «меня», найдут не сразу. А Неживой по первости ни за что бы не поверил, что я погиб в огне, бросился бы искать, задействовал все ресурсы. (В том числе и по этой причине я выбрал время — ночь-утро. Надеялся, что по ночам спят даже демоны, точнее, их телесные оболочки. Думал, два-три часа форы выгадаю, а потом, когда Неживой проснется и узнает о произошедшем, будет поздно, город я покину…)
Насчет «куда и как» были различные наметки, идейки. Собирался петлять, тщательно продумывал маршрут… Оказалось — лишний труд! Похоже, мне опять невероятно повезло! Спрашивается, кто за мной станет теперь гоняться, если главный охотник надолго сляжет в ожоговом отделении или в травматологии? А ведь сляжет-таки. Неживой серьезно пострадал, это даже издали было понятно. Главное — сам, он сам вывел себя за пределы игрового поля! Почуял неладное, примчался — как же это получилось кстати… С другой стороны — почему «повезло»? Не мог он не приехать, если есть хоть капля правды в его черных россказнях. Не мог он не пострадать — потому что так было надо… Кому? Да тому, кто выше всех «директоров» и «хозяев» вместе взятых, — это настолько же очевидно, насколько и справедливо…
Подытожим. Никто рыть землю, пытаясь меня достать, без Виктора Антоновича не будет. Получается, путь открыт…
Выживет ли он? Пусть решает его хозяин… если таковой у Неживого действительно есть. Впрочем, думаю, он не просто выживет, еще и краше станет! Такие сволочи умирают обычно лишь от старости. Но все же умирают, и то облегчение.
Еще один принципиальный вопрос: надо ли «срывать покровы», рассылать разоблачительные материалы в прессу, писать в прокуратуру, короче, геройствовать? А то и самолично лезть в ящик, в какую-нибудь передачу типа «Нового порядка»? Доказухи у меня в портфеле полно, прихватил для гарантии… Ответ я дал сам себе в первый же день, когда заделался графом на этой ферме. Геройствовать нет смысла. Повязаны все, и не в рамках отдельно взятой России, а по всей матушке планете. Кто ж позволит скандалу состояться — в условиях международного сговора?
Элита — это накипь. Это то, что всплыло. Упаси вас Господь хоть на секунду поверить элите, что нашей, что закордонной.
Я не верю никому.
И если я использую эту бумажную «бомбу», то лишь в личных, шкурных целях.
Презрение — вот единственно правильное чувство…
Я просто ухожу домой. В то место, о котором мечтал два последних месяца. Вопрос «куда» отныне не вопрос, ибо впереди — будущее.
А портфель с деньгами поможет сделать это будущее более-менее похожим на жизнь. Налички там, в багажном отделении подо мной, — хоть задницей ешь. Все два месяца я ею запасался — очень осторожно, не зарываясь. Неживой свои деньги контролировал жестко и жадно, однако всеми операциями, связанными с тратой семейных денег (протезы, коммунальные платежи, Ленкина школа и прочее) занимался я самолично. Величина утаенной суммы не такая, чтоб кто-то ее заметил на фоне прочих трат, особняк в центре столицы на нее не купишь, но, с другой стороны, для простого человека хватит надолго. А я — простой человек. Что это такое, «простой», и бывают ли в природе «простые» люди (не путать с простейшими), я толком не знаю, не думал. Единственное, что знаю точно: если уж применять это обидное для кого-то словцо, то ко мне — в самый раз.
Потому что я — не избранный. Не «иной». Принципиально.
Но все это — вздор! Шняга, если угодно.
Саврасов умер; это значит — Саврасов свободен, наконец свободен…
…Не доезжая до улицы Чаплыгина я нахожу того, кто мне нужен.
Молодой человек разогревает джип, готовясь куда-то ехать. Очевидно, на работу: в офис, на биржу, в какую-нибудь администрацию. А может, на завод, почему сразу на биржу? Мне, собственно, до него дела нет, меня интересует его машина. Большой корейский джип, видно, что далеко не новый. Мое транспортное средство поместится в его грузовой отсек запросто, коляску даже складывать не придется.
Подруливаю:
— Друг, поможешь?
Он вылезает. Смотрит с подозрением:
— Вам чего, папаша?
Объясняю суть дела. Мне срочно нужно к трем вокзалам. В метро с коляской не очень-то пройдешь, да еще без сопровождающего. А его супер-трассер — лучшее решение. Не согласится ли уважаемый господин подвезти калеку, готового заплатить пять тысяч за эту пустяковую услугу?
Он непроизвольно подается вперед:
— Баксов?
