Это стихотворение даем в сокращении. Впервые оно было напечатано в «Journal d'Odessa» 31 декабря 1840 года в № 104, куда, вероятно, было послано самой поэтессой.
Недаром я его [Лермонтова] назвала Bulbul, что обозначает по-татарски соловья. Это новое светило, которое возвысится и далеко взойдет на поэтическом горизонте России…
По словам покойного генерала от инфантерии барона Е. И. фон Майделя, лично знавшего [Адель Оммер де Гелль] в молодости, это была супруга французского консула в Одессе Ксавье Оммер де Гелля, известного автора статей «Les freres Moraves a Sarepta», «Kichinev, capitale de la Bessarabie» и других, молодая, красивая и обаятельная дама, кружившая безустанно головы своих многочисленных поклонников и видевшая в том едва ли не цель своей жизни. Она имела живой и веселый характер, много путешествовала по России и была известна как поэтесса и автор сочинения «Voyage dans les steppes de la mer Caspienne et dans la Russie meridionale». В разговорах она поражала большою начитанностью и знанием русской истории и литературы. Ее определения и характеристики известных лиц были типичны, злы и метки. Так, например, новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, князя М. С. Воронцова, она называла «соперник великого»; герцог Ришелье, строитель Одессы, по ее словам, был «маленький Ришелье». Поэта А. С. Пушкина она считала гениальным поэтом, но в отношении дуэли с Дантесом становилась на сторону последнего и называла Александра Сергеевича «ревнивым русским мавром». О Лермонтове говорила: «Это — Прометей, прикованный к скалам Кавказа… коршуны, терзающие его грудь, не понимают, что они делают, иначе они сами себе растерзали бы груди»… или: «Лермонтов — золотое руно Колхиды, и я, как Язон, стремилась найти его и овладеть им»…
[Пятигорск, 12 сентября 1840]
…С тех пор как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом. У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду.[455] Нас было всего 2 000 пехоты, а их до шести тысяч; и все время дрались штыками![456] У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте, — кажется, хорошо! вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью.[457] Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные, — только Бог знает, когда мы увидимся. Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь мне писать, то вот адрес
Твой Лермонтов.
4 октября
Получено чрез лазутчиков известие, что партия, собранная Шамилем в Салт-Юрте, перешла в Шали и беспрестанно увеличивается прибытием со всех сторон чеченцев и даже горских народов, и что Шамиль, увлеченный их просьбою, намерен устремиться на отряд и во что бы то ни стало принудить его оставить Чечню. На основании этих сведений, назначив для прикрытия вагенбурга 1-й баталион Куринского егерского полка, я сам с остальными войсками, без всяких тяжестей, двинулся к Шали с тем, чтобы разбить возмутителя, или, если он уклонится от боя, то чтоб показать чеченцам невовможность вредить отряду и тем уничтожить в них всякую надежду найти себе в Шамиле защиту.
По выходе из леса, недалеко от укрепления находящегося, неприятель стал показываться со всех сторон и заводить перестрелку с нашею цепью, но по приближении отряда к деревне он начал к ней заметно стягиваться.
Подступив к деревне, я сделал для ее атаки следующее распоряжение: всей кавалерии, с двумя конными орудиями, под начальством полковника князя Голицына, еще при самом выходе из леса выдвинутой вправо на поля, я велел, соображаясь в движении своем с пехотою, обойти с правой стороны деревню. Против нее же с фронта я послал 3-й баталион Куринского егерского полка с двумя горными орудиями. Для поддержания, в случае надобности, как кавалерии, так и 3-го баталиона, назначен был Эриванский карабинерный баталион, который должен был подаваться за ними вправо от деревни. Главная атака должна была быть произведена с левой стороны; для того 2-й баталион, с остальными легкими орудиями, был подан более прочих вперед, с тем, чтоб, перейдя через речку Джалку, взять деревню во фланг и тем отрезать неприятелю отступление к лесу, подходящему к деревне с этой стороны. Резерв, составленный из Тифлисского егерского баталиона и 4-го Куринского с двумя горными орудиями, был также подан влево, как к важнейшему пункту атаки.
Первое время неприятель держался в деревне, несмотря на сильный огонь артиллерии, но заметив, что его обходят со всех сторон, стал перебираться к лесу. Увидев его, начальник артиллерии отряда полковник Чаплиц выдвинул батарею из 6-ти орудий, которая сильным картечным огнем стала поражать неприятеля и нанесла ему весьма значительную потерю. Неустрашимые же егеря Куринского полка, бывшие в цепи, огнем своим чрезвычайно много содействовали артиллерии. Между тем 2-й Куринский баталион вступил в деревню с левой стороны, тогда как 3-й, проходя чрез нее, зажигал за собою все сакли. Эриванский баталион, следуя вдоль деревни, отделил от себя с этою целью одну роту. Деревня Шали была занята без всякой для нас потери, и баталионы, прошедшие чрез нее, расположились на противоположной ее оконечности. Сильный ветер чрезвычайно способствовал распространению пожара, так что в скором времени вся деревня была в пламени, в глазах Шамиля и главнейших его сообщников, которые напрасно старались вывести своих из лесу: как только они из него показывались, то артиллерия метким своим огнем заставляла их обращаться назад с большою потерею. Здесь, как я узнал после дела, Джеват, ободряя своих, был сильно контужен, и под ним убита лошадь. Шамиль, явившийся также, чтобы вывести своих из лесу, был от выстрела осыпан землею и тотчас же отведен назад своими мюридами.
Истребив деревню и видя, что неприятель уклоняется от боя, отряд двинулся обратно к вагенбургу. Кавалерия, 3-й Куринский и Эриванский карабинерный баталионы, перейдя через Джалку, двинулись по левую сторону деревни Шали. Неприятель, усмотрев обратное движение отряда, стал перебираться из лесу
