Зензинов. – Вам известно было об Азефе и Жученко?
Климович. – Азеф у меня никогда не был, а Жученко была сотрудницей у меня.
Зензинов. – Вы знаете ее положение в партии?
Климович. – Это представляется мне, главным образом, из ее отношений с видными деятелями партии социалистов-революционеров. И, во-вторых, положение ее в партии было в роли конспиратора, т.-е. роли человека, исполнявшего конспиративные поручения, в смысле предоставления ночлега, хранения, передачи тех или иных предметов.
Зензинов. – Вы не знали, что она была членом партийной организации и занимала определенное партийное положение? Вам не известно было, что она была членом областного комитета?
Климович. – Мне известно было, что она даже занимала положение конспиратора одной боевой организации, т.-е. определенного члена партии, приглашенного на роли конспиратора. А то, что она была членом областного комитета, – это мне неизвестно. Мне известно, что до этого еще она занимала какое-то положение в технике, в смысле конспиративного хранителя литературы, это известно; но, чтобы она была в организации… нет. И можно сказать, что Жученко на мой взгляд представлялась исключительно умной и проницательной, весьма корректным человеком, так что собственно, в смысле провокации с ее стороны, я, по правде сказать, если вы мне говорите… (не кончает фразы). В бытность мою начальником охранного отделения, в одном случае, ее положение было действительно очень шаткое, был один инцидент, но, что вы мне говорите, что она была членом областного комитета, это мне неизвестно.
Председатель. – В двух словах скажите, пожалуйста, какой это был щекотливый инцидент?
Климович. – Это было в связи с покушением, т.-е. то, что ей дали на хранение бомбу.
Председатель. – В связи с каким покушением, когда?
Климович. – Это было в 1906 году, покушение на Дубасова в Москве, оно было предупреждено, было ликвидировано и не состоялось.
Председатель. – Это покушение на Тверской?
Климович. – Нет, это покушение было предупреждено, не состоялось. Это было весной 1906 года.
Зензинов. – В бытность вашу директором департамента полиции вам делались доклады о секретных сотрудниках?
Климович. – Нет, меня интересовали, собственно, сведения, доставляемые секретными сотрудниками, не их личность.
Зензинов. – Но вы все-таки некоторых из них или по личным отношениям или по их докладам знали?
Климович. – Личные отношения у меня были с ними только 10 лет тому назад. За это время, я переменил 3 градоначальства, даже 4, потому что в Москве был 2 раза, затем директором департамента и, наконец, сенатором. По правде сказать, у меня то, что было тогда, изгладилось из памяти, наконец, и люди очистились. Они ушли. Я думаю даже, что в Москве нет ни одного сотрудника из тех, которые были при мне, в мое время. Сотрудником можно быть года 2-3, это ведь очень краткосрочно вообще. Я, как директор департамента полиции, имел 4-5 часов на сон в сутки потому, что меня рвали по всем поручениям, и входить в такие мелочи, как личности сотрудников, являлось бы слишком затруднительным. Только случайно мог быть известен мне тот или другой. Вот, как я назвал уже фамилию Абросимова, который стал мне известен потому, что я обратил внимание на его деятельность по провокации в Пензе и Полтаве, т.-е. кажущейся провокации. А фамилий всех сотрудников не помню, это слишком мелкие подробности.
Зензинов. – Вот еще один вопрос. Вы назвали, между прочим, полковника Балашева[*]. Вы можете назвать его имя и отчество и какую должность он занимал?
Климович. – Имя и отчество я забыл, а должность – он состоял штаб- офицером для поручений при Министерстве Внутренних Дел.
Смиттен. – Меня интересует судьба переписки относительно 5 миллионов аванса, которые были испрошены Штюрмером. Эту переписку где можно найти?
Климович. – В денежном, собственно говоря, не в денежном, потому что там денег нет, в железном шкафу директора департамента полиции.
Смиттен. – В его личном кабинете?
Климович. – Нет, не в личном, а в его служебном кабинете.
Смиттен. – Вы можете его описать?
Климович. – Если вы войдете из приемной, то направо, очень большой.
Смиттен. – Может быть вы будете добры ответить на следующий вопрос: известна ли вам деятельность вашего предшественника по департаменту полиции, Белецкого, с точки зрения каких-нибудь неправильных действий, допущенных им по службе?
Климович. – Нет, конкретных данных у меня нет. Мне казалось, что у Белецкого была система любезности: оказывать всем любезности, и с этой точки зрения, может быть, часто слишком широко, в ущерб интересам служебным, могли у него все испросить и пособия и прочие выдачи – очень щедры были раздачи на вспомоществование. Но никаких конкретных случаев его злоупотреблений мне не попадалось. В отчетах денежных вы найдете: «Такие-то суммы на известные его превосходительству надобности», а что это такое, я не знаю, может быть дело, может быть злоупотребление.
Смиттен. – А самый эпизод, инсценировка дела Ржевского и Иллиодора. Вы можете указать какие-нибудь обстоятельства, которые бы свидетельствовали о подлогах или обманных действиях Белецкого?
Климович. – Белецкого я не знаю. Дела Иллиодора, Ржевского и Белецкого я коснулся только тогда, когда появилось это знаменитое письмо Белецкого в газетах. Я имел с ним один разговор только по поводу несуразности этого поступка.
Смиттен. – Какие отношения были у Белецкого, в качестве директора департамента, по службе и в особенности, в соприкосновении с теми тайными кружками, влиявшими на прежнюю внутреннюю политику, и каково было положение его в зависимости от этих кружков?
Климович. – Насчет его зависимости – неудивительно, конечно: многие прилагали старания, чтобы с этими кружками жить в ладу и им угодить. Тем более Белецкий, как вообще искательный человек.
Смиттен. – Так факты были?
Климович. – Я видел желание угодить многим, а в детали не входил. Я приехал, вошел в работу сегодняшнего дня и копаться в прошлом не мог.
Смиттен. – Так что вы фактами не располагаете?
Завадский. – Следовательно, вам неизвестен эпизод, когда Белецкий с Мануйловым арестовали известного Петца?
Климович. – Это мне известно только из жалобы, поданной самим Петцом.
Завадский. – Петц вам говорил что-нибудь?
Климович. – Нет, он мне ничего не говорил, но только написал жалобу. Он подал жалобу. Так как усматривались здесь со стороны Мануйлова-Манасевича признаки уголовного преступления, 940 статьей предусмотренного, – ложный донос, то было направлено к прокурору окружного суда; что дальше, я не могу сказать.
Завадский. – Но у вас ведь было производство в департаменте полиции?
Климович. – Собственно расследование по жалобе было. Справка была взята из охранного отделения Петрограда, из которой выяснилось, что действительно, сколько я помню,
