оказалось, можно действительно заплевать и уничтожить.
Затем мое отношение к Государственной Думе. Я прямо думаю, что это недоразумение. Сначала я не понимал. Федор Измайлович,[*] вы меня знаете давно, я не лгу, я положительно не понимал, откуда взялась та атмосфера, которая меня окружила, такая ужасная атмосфера. Мне говорили, что Волконский высмеивал меня в Думе. Передавал смешным образом то, что я в частном совещании просил быть не товарищем министра, а товарищем. Может быть, это было и не так. Моя задача, которую я ставил себе, это возможное расширение земств. Оно сделано. Тобольское земство внесено. Потом земство в Прибалтийском крае должно было разрабатываться, я об этом просил Анциферова. Затем, я предполагал сделать выкуп немецких земель на тех же основаниях, как в 1864 году. Я думал дать возможно больше, в Думу попали маленькие кусочки, одна треть вместо половины. Затем относительно должностных лиц, это в виду продовольствия. Я хотел опереться на большое число должностных лиц разрешением избирать одну десятую полного ценза, хотя бы не из состава гласных. Это было внесено. Потом тобольское земство внесено туда же. Затем волостное земство, и вообще я земство ставил на первую очередь. К Государственной Думе я относился совершенно спокойно и думал: кричат на меня, но это пройдет, какой вздор! И вдруг я вижу какой-то барьер. Первый раз я приехал в бюджетную комиссию в мундире. Мне это поставили в упрек. Мне нужно было быть на представлении и ехать в час, а тут какой-то господин давал долгие объяснения, и мне оставалось говорить 25 минут. А приехал, повторяю, в мундире потому, что надо было ехать в Царское. Но я плохого не чувствовал после этой речи, а потом это как-то разрослось. Потом я просил М.В. Родзянко устроить у себя на квартире свидание, и тут ко мне почувствовали уже большую вражду. Это не нужно? Простите я плохо думаю…
Председатель. – Нет, нет, пожалуйста.
Протопопов. – Как прикажете.
Председатель. – Может быть, вам легче будет отвечать на вопросы.
Протопопов. – Я очень плохо думаю. Я искренно говорю, я плохо соображаю, у меня скверно работает голова.
Председатель. – Вы говорите, что к Государственной Думе относились спокойно?
Протопопов. – Совершенно.
Председатель. – Когда вы говорите это, то некоторую психологию вашего отношения вы утверждаете. Нам бы хотелось услышать ваш ответ на вопрос, каково было ваше отношение к факту существования и работы Государственной Думы во время войны.
Протопопов. – Ах, во время войны.
Председатель. – То-есть в то время, когда вы были министром, как вы относились к возможности и желательности править страной без Государственной Думы?
Протопопов. – Без Государственной Думы, я думал, править нельзя, когда я был там. Все переменилось, когда я был назначен министром: ко мне относились неладно, как к министру, я был для них не министр, на меня смотрели очень косо, и, естественно, я думал, что найду опору в Думе. И вот накануне того, как я в первый раз пришел туда (министры устроили так), мне сказали, что Пуришкевич будет говорить против меня речь, сообщили ее содержание и думали, что мне легко будет отвечать, когда у меня эта речь была записана.
Председатель. – Кто вам сказал содержание речи?
Протопопов. – Положительно не помню. Вероятно, либо Крупенский, либо Ознобишин, я не помню кто.
Председатель. – Или Марков 2-й?
Протопопов. – Маркова 2-го я тогда не видел.
Председатель. – А когда вы начали видеть Маркова 2-го?
Протопопов. – Приблизительно в январе. Я его видел раза четыре, кажется.
Председатель. – То-есть, что вы называете видели? Вы его видели в Думе?
Протопопов. – Нет, нет. Он был у меня.
Председатель. – Я понимаю в том смысле, что между вами и им установились некоторые внедумские отношения. А отношения между вами и Крупенским?
Протопопов. – Ох, это с детства. Я с ним был в кавалерийском училище.
Председатель. – Но когда установились ваши встречи с Крупенским в связи с делами Государственной Думы, в бытность вашу министром внутренних дел?
Протопопов. – У меня почти их не было. Он бегал ко мне, и я к нему ездил. Он быстрый человек, всегда больше всех знает. У меня особых дел не было с ним, кроме этой знаменитой записки абриса речи, декларации.
Председатель. – Чьей речи?
Протопопов. – Декларации Думы, которую я передал Штюрмеру в руки.
Председатель. – Когда это было?
Протопопов. – Это было вначале.
Соколов. – Перед 1-м ноября?
Протопопов. – Да, кажется. Он сказал, – вот в чем будет заключаться декларация. Я говорю, – тогда я дам Штюрмеру. Ну хорошо, – говорит, – только ты мне верни. Я так и сделал. Дал Штюрмеру, а затем, я не знаю, каким образом вышло, что это сделалось известным в Думе.
Председатель. – Вы немножко уклонились в сторону. Позвольте задать вопрос: Крупенский и Марков 2-й получали деньги за это осведомление?
Протопопов. – Крупенскому ни одной копейки не давал, нет.
Председатель. – А Маркову 2-му?
Протопопов. – Да, я ему давал и вот почему. Совершенно не свойственно мне, так сказать, быть крайним правым, следовательно, совершенно является необъяснимым, каким образом я на эту патриотическую организацию мог отпускать деньги. Это случилось вот почему. Во-первых, их, правых, постоянно кормили все. Следовательно, если бы я не подкармливал эти учреждения монархические, то это составило бы исключение из правила, а в былое время, когда я видел, что монархический принцип падает ужасно, мне казалось, нельзя сделать иначе, как дать эти деньги, – вот почему.
Председатель. – Сколько вы платили Маркову 2-му?
Протопопов. – Я думаю, за все время всего тысяч сорок.
Председатель. – За все время вашего министерства. Были определены эти передачи?
Протопопов. – Я не хотел определять, потому что у него был очень большой вкус – l’appétit vient en mangeant, а у меня, наоборот, вышло, что подтвердит директор департамента полиции, что в последний раз, когда ему передавал деньги, я усомнился в необходимости передачи этой денежной субсидии.
Председатель. – А когда этот последний раз был?
Протопопов. – В начале февраля, вероятно.
Председатель. – Сколько было в последний раз передано?
Протопопов. – Тысяч десять.
Родичев. – После того как он обругал Родзянко, сколько вы ему дали?
Протопопов. – Я ему за это не дал. Я не так был сердит на Родзянко. Мне очень грустно…
Председатель. – Просто последовательность объективная?
Родичев. – Вы не прекратили уже после этого выдачи?
Протопопов. – Нет.
Родичев. – Сколько после этого?
Протопопов. – Не помню, но не прекратил.
Председатель. – Вы говорите, что, значит, его аппетит разыгрывался,
