ни единой телеграммы, ни одной бумаги ни ген.-губернатору Князеву, ни губернатору, ни ротмистру Трещенкову не писал. Вот что я должен удостоверить. Так что безусловно весь тот фазис события, который привел к таким ужасным последствиям, остался совершенно вне моего ведения.
Председатель. — Вы уехали в Крым, по вашим расчетам, когда?
Макаров. — 17-го марта, а вернулся 9-го апреля.
Председатель. — Директором департамента полиции в то время был кто?
Макаров. — Белецкий.
Председатель. — А ваши обязанности исполнял кто?
Макаров. — Золотарев. Я оговариваюсь, — это оформлено не было. Я получил разрешение государя уехать в Крым на лечение с тем, чтобы текущие дела вел товарищ министра по принадлежности.
Председатель. — Значит, вы утверждаете, что никаких распоряжений местным властям в связи с этими событиями вы не давали?
Макаров. — Не давал. Я за это время в Крыму получил одну телеграмму от Золотарева, а местным властям… — я ничего не знаю.
Председатель. — Не помните вы, чтобы директор департамента докладывал вам о некоторых мерах, которые принял иркутский губернатор?
Макаров. — Директор департамента не мог мне докладывать, так как он в Крым не приезжал.
Председатель. — Может быть, несколько позже, по приезде в Петроград, вы получили доклад о том, что иркутский губернатор дал ротмистру Трещенкову некоторые указания.
Макаров. — Это могло быть только до моего отъезда.
Председатель. — А вы не помните, чтобы вы задним числом приняли от директора департамента полиции Белецкого (он тогда исполнял эти обязанности) некоторый доклад по этому поводу? Я говорю — задним числом в том смысле, что вам, по возвращении, мог быть сделан доклад, составленный в ваше отсутствие.
Макаров. — Это я допускаю, потому что я приехал в понедельник, 9-го апреля… Решив выступать в государственной думе 11-го, т.-е. через день, и придавая громадное значение тому, что нужно выступить немедленно, я выслушал доклад по этому делу со всеми сведениями, которые в департаменте были, вероятно, в понедельник, а может быть, дополнительно, и во вторник.
Председатель. — Значит 9-го или 10-го?
Макаров. — Уже после того, когда все это произошло. Этот доклад имел значение в смысле осведомления меня — предоставления мне материалов для объяснений в государственной думе.
Председатель. — Я сейчас предъявляю вам — к сожалению, в копии — один документ. На этом документе имеется надпись — резолюция министра внутренних дел. Вот, благоволите по содержанию этого документа и по содержанию этой надписи, — хотя и по копии, — вспомнить: вы делали эту надпись или ее делал кто-нибудь другой?
Макаров. — Пожалуйста (рассматривает документ). Я чрезвычайно затрудняюсь сказать, так как 31-го марта я не был в Петрограде, это для меня совершенно ясно. Каким образом я мог положить эту резолюцию, если на подлинном действительно имеется резолюция министра внутренних дел, а не И. М. Золотарева? Я ничего не утверждаю; может быть, это и моя резолюция, но каким образом?
Председатель. — Но ведь это ваша надпись. По характеру резолюции, по содержанию бумаги она не могла быть сделана 9–10-го апреля.
Макаров. — Повидимому. Может быть, память мне изменяет, но 31-го марта этого не могло быть, я только 6-го апреля выехал из Крыма.
Председатель. — Может быть, вам в Крым посылали эту бумагу или как- нибудь с вами снеслись? Почему они пишут «министр внутренних дел»?
Макаров. — Вот этого обстоятельства я совершенно не помню. Я помню, что мне прислана была одна телеграмма Золотарева, но это обстоятельство у меня совершенно вышло из головы. Это можно было бы установить, потому что когда я клал резолюцию, я всегда обычно ставил число, — так что если это доклад от 31 марта, а моя резолюция, скажем, 3-го апреля, то можно допустить, что этот доклад ходил ко мне в Крым.
Председатель. — Но, к сожалению, этот доклад без даты.
Макаров. — Этого у меня никогда не бывало.
Председатель. — Мы затребуем подлинник. Значит, вы теперь не можете не признать, что ваши сведения, те факты, которые вы излагали, или некоторые из этих фактов, главным же образом освещение событий в вашей речи, действительности не соответствовали и что произошло это потому, что вы изображали дело по данным департамента полиции?
Иванов. — Исключительно по данным, вам доложенным?
Макаров. — В пределах доклада. Я ручаюсь, что все то, что мною было сказано, соответствовало докладу, не исключая даже той ошибки, которая приписывается в моей речи одному из членов второй гос. думы.
Иванов. — Это не соответствует данным, сообщенным вам департаментом полиции.
Макаров. — Я руководствовался только теми данными, которые имелись в департаменте полиции и которые мне были доложены.
Председатель. — Значит, на Лене расстреляли сотню рабочих, — то-есть не расстреляли, ибо стреляли, в смысле ответственности, не солдаты, а расстрелял ротмистр Трещенков. Это было 4-го апреля 1912 года. Каким образом вы могли, после вашего возвращения, телеграфировать местному губернатору о том, чтобы его распоряжения по этому делу отличались надлежащею твердостью и совершенной определенностью, не допускающими никаких колебаний? То-есть каким образом после этого расстрела вы делали еще распоряжения о твердости, о недопущении никаких колебаний в действиях властей относительно рабочих?
Макаров. — Твердость твердости рознь. Если твердость проявляется в пределах законных, не доходящих до такого рода явлений, как расстрел, происшедший 4-го апреля, то против этой твердости ничего нельзя сказать.
Председатель. — Против такой твердости ничего нельзя сказать. Но твердость, приведшая к расстрелу… Я не понял вас и ужаснулся.
Макаров. — Боже сохрани! Напротив, твердость в смысле строгого соблюдения закона по отношению к тем явлениям, которые будут иметь место. Во всяком случае, это обстоятельство уже не имело тогда особого значения в моих глазах, потому что через несколько дней после этого была назначена ревизия сенатора Манухина, и все это дело, в смысле расследования, передавалось в его руки.
Председатель. — Будьте добры, посмотрите, вы давали телеграмму такого содержания 10-го апреля? (Макаров смотрит.)
Макаров. Я хотел сказать, о какой твердости здесь говорится.
Председатель. Позвольте, я сейчас оглашу телеграмму. Она от 10-го апреля, а речь, которую произнес А. А. Макаров, была 11 -го апреля. Значит, Познанскому запрещается давать ротмистру Трещенкову какие-нибудь распоряжения без ведома губернатора. «Никаких сведений ротмистру Трещенкову не давалось департаментом полиции».
Макаров. — Очевидно, губернатор возбуждал вопрос…
Председатель (читает телеграмму). — Иркутск. Губернатору…
Шифр.
На № 34. Одновременно с сим департаментом полиции по моему поручению предложено полковнику Познанскому никаких непосредственных указаний ротмистру Трещенкову по делу Лензото не давать без
