Председатель. — Начальником жандармского управления был там Семигановский?
Герасимов. — Семигановский… О желании оказывать услуги ему. В этом заявлении, он, между прочим, написал такие сведения, которые будто бы у него имелись. Например, он писал, что в Саратовской и Самарской губерниях расположены батальоны революционеров и производится регулярное учение, и даже есть артиллерия революционеров. Одним словом, написал такие нелепости, которые лишали всякого значения его заявление. Тем не менее, он назвал в заявлении фамилии лиц из более крупных партийных деятелей, и это давало основание думать, что он имел связи и был в курсе дела, а связь с Минором давала основание думать, что он какую-то личность собою представляет. Что он Петров, об этом я не знал. Семигановский это заявление прислал в департамент полиции Трусевичу. Трусевич доложил Столыпину. Столыпин обратился ко мне, чтобы я поехал в Саратов с ним поговорить. Я просил разрешения в Саратов не ехать: в виду моего ухода меня не интересовало, будет ли Петров служить или нет, но по настоянию Трусевича и покойного Столыпина я согласился переговорить с Петровым — под условием, чтобы он был привезен в Петербург.
Председатель. — Почему по настоянию Столыпина?
Герасимов. — Он интересовался, находил, что Петров будет годен в боевом деле. Один из наших сотрудников, Евно Азеф, провалился окончательно и, так как Столыпин знал, что я ухожу, то не хотел оставлять боевого дела без сотрудников. Потому что департамент полиции и Столыпин были заинтересованы, чтобы сотрудники были в боевом деле.
Председатель. — Столыпин, значит, интересовался делом освещения этой боевой организации?
Герасимов. — Всегда.
Председатель. — Так что он был в курсе деятельности Азефа?
Герасимов. — В курсе всего дела. Они все были в курсе.
Председатель. — А товарищ министра Макаров?
Герасимов. — Тоже.
Председатель. — И что же им докладывали о том, кто этот человек?
Герасимов. — Кто? Азеф?
Председатель. — Да.
Герасимов. — Об Азефе есть подробные сведения в департаменте полиции. Я удивляюсь… Я принял его по приказу Дурново и настоянию Рачковского.
Председатель. — Когда вы его приняли?
Герасимов. — Я его принял в 1906 году… Он был задержан и арестован, потому что он попал в наблюдение. Люди говорили, что это наш человек, сотрудник департамента полиции. Сказали, что это Филипповский. «Какой такой Филипповский?» — Я спросил — у меня такого нет. «Может быть это из заграничной агентуры сотрудник?» Никто не знает. Я просил его задержать, и он был задержан — около Летнего сада или около Финляндского вокзала, и при доставлении в отделение он сначала отказался говорить. Потом я его спрашивал: «Скажите, почему вас люди знают?»
Председатель. — Люди, это значит филеры?
Герасимов. — Да. Он говорит: «Разрешите мне сначала переговорить с Рачковским». Я пригласил Рачковского. Рачковский приехад и с ним говорил. Оказалось, что он давно служил у Рачковского. Тут произошла бурная сцена: оказалось, что Рачковский его забыл, не посылал ему денег. После этой сцены он получил деньги.
Председатель. — Рачковский приехал к вам в отделение?
Герасимов. — Он был в Петербурге.
Председатель. — Какую должность занимал Рачковский?
Герасимов. — Он был чиновник 4-го класса при министре вн. дел.
Председатель. — Итак, все обнаружилось, и деньги Азеф получил?
Герасимов. — Я ходил с ним на свидание, это было в мае 1906 года. Потом Азеф уехал заграницу, — кажется в 1906 году. Одним словом, Рачковский отстал от него, и тогда я один с Азефом виделся.
Председатель. — До каких пор вы один с Азефом виделись?
Герасимов. — До его провала. Он был провален, когда поступил к нам. Письмо поступило в 1905 году, а потом он приезжал на 1, 2, 3 дня, но уже для своего спасения.
Председатель. — Значит вы были так называемым руководителем Азефа, потому что лицо, которое ведает известным агентом, называется по инструкции руководителем.
Герасимов. — Может быть.
Председатель. — Что же вам известно о деятельности Азефа за то время, когда вы были с ним в сношениях? В чем заключалась ваша работа? Этот сотрудник, вероятно, дорогой. Сколько вы ему платили?
Герасимов. — 500–1.000 р. Может, вы позволите перечислить, какие дела вел Азеф?
Председатель. — Пожалуйста.
Герасимов. — Он вступил в 1906 году. В конце 1906 года он был заграницей, оттуда он сообщил мне о том, что в Финляндии есть группа лиц, которые замышляют покушение на градоначальника фон-дер-Лауница. В Финляндии мы не могли наблюдать, — финляндские власти нас выгоняли. Известно только, что эта группа жила на Иматре и что Лауниц был убит. Потом, в 1907 г., он дал сведения о том, что он знал от одного своего знакомого: что проживающий в Петербурге лейтенант Никитенко ищет связей и организует покушение в Царском Селе посредством охраны. Затем он сказал, под какой фамилией живет Чайковский.
Председатель. — Под какой фамилией живет — это мелочи; а еще что?
Герасимов. — Больше ничего.
Председатель. — Это в 1907 году, а в 1908 году и дальше?
Герасимов. — В 1908 году он указал, что боевым отрядом заведует Распутина.
Председатель. — Это все?
Герасимов. — Да, это все.
Председатель. — Каким же образом этот агент, получавший 6 или 12 тысяч в год, не был выгнан, если он сообщил вам только под какой фамилией живет Чайковский, что Распутина стоит во главе отряда и что Лауниц будет убит?
Герасимов. — Он указал еще какую-то личность, но она не была выяснена. Он из заграницы это писал.
Председатель. — Почему же такой агент не был уволен за бездействие?
Герасимов. — Напротив, им все дорожили. Он был близок к боевому делу, и, если бы надо было, ему не только тысячу, но и пять тысяч заплатили бы.
Председатель. — В чем же состояла его деятельность? Мы видим из ваших показаний, что он ничего не делал.
Герасимов. — Ничего не делал.
Председатель. — Вам известно, что в 1906–7–8 годах был произведен ряд террористических актов? Напр., в Москве.
Герасимов. — В 1906 году Азеф был заграницей.
Председатель. — Но вы сами говорите, что Азеф, с которым вы были в сношениях, обязан был освещать боевой центр. Значит, деятельность Азефа распространялась не только на Петербург, но и на всю Россию.
Герасимов. — Конечно, он был обязан, но мы не были гарантированы от каких-либо шантажей. Тут едва ли может быть какая-нибудь сделка, — тут все идет на веру. Ему оказывают доверие, но он может говорить правду, может и наврать. У нас нет ничего регулирующего. Он нам дает сведения, и эти сведения подтверждаются; для этого у нас есть наружные наблюдения. Если наружные наблюдения проверят его сведения, они приобретают значение, а если бы он не дал никаких сведений, то
