исповедью и причастием св. тайн. Будучи в бредовом горячечном состоянии, не открывая все время глаз, Вырубова повторяла лишь одну фразу: «отец Григорий, помолись за меня»; но, в виду настроения матери Вырубовой, решено было Распутина к ней не приглашать. Узнав о тяжелом положении Вырубовой со слов графини Витте и не имея в ту пору в своем распоряжении казенного автомобиля, Распутин воспользовался любезно предложенным ему графинею Витте ее автомобилем и прибыл в Царское Село в приемный покой лазарета, куда была доставлена Вырубова женщиною-врачем этого лазарета кн. Гедройц, оказавшей ей на месте катастрофы первую медицинскую помощь. В это время в палате, где лежала Вырубова, находились государь с государынею, отец Вырубовой и кн. Гедройц. Войдя в палату без разрешения и ни с кем не здороваясь, Распутин подошел к Вырубовой, взял ее руку и, упорно смотря на нее, громко и повелительно ей сказал: «Аннушка, проснись, поглядь на меня» и, к общему изумлению всех присутствовавших, Вырубова открыла глаза и, увидев наклоненное над нею лицо Распутина, улыбнулась и сказала: «Григорий, — это ты; слава богу». Тогда Распутин, обернувшись к присутствовавшим, сказал: «поправится» и, шатаясь, вышел в соседнюю комнату, где и упал в обморок. Прийдя в себя, Распутин почувствовал большую слабость и заметил, что он был в сильном поту. Этот рассказ я изложил почти текстуально со слов Распутина, как он мне передавал; проверить правдивость его мне не удалось, так как с кн. Гедройц я не был знаком и мне не представилось ни разу случая с нею встретиться, чтобы расспросить ее о подробностях этой сцены и о том, не совпал ли этот момент посещения Распутиным Вырубовой с фазою кризиса в ее болезненном состоянии, когда голос близкого ей человека, с которым она душевно сроднилась, ускорил конец бредовых ее явлений и вывел ее из ее забытья. Объясняя себе таким образом всю картину происшедшего исцеления Распутиным Вырубовой, я ясно представлял себе, какое глубокое и сильное впечатление эта сцена «воскрешения из мертвых» должна была произвести на душевную психику высочайших особ, воочию убедившихся в наличии таинственных сил благодати провидения, в Распутине пребывавших, и упрочить значение и влияние его на августейшую семью. После этого случая Вырубова, как мне закончил свой рассказ Распутин, сделалась ему «дороже всех на свете, даже дороже царей», так как у нее, по его словам, не было той жертвы, которую она не принесла бы по его требованию. Действительно, как я сам замечал, в особенности в последнее время, Распутин относился к своей августейшей покровительнице без того должного внимания и почтительности, какие следовало бы в нем предполагать, за все милости, ему оказываемые, по сравнению с Вырубовой, в которой он видел безропотное отражение своей воли и своих приказаний.
А. А. Вырубова по натуре своей была очень религиозна, в чем я сам имел возможность несколько раз убеждаться, но в Распутине, несмотря на то, что она не могла не видеть его некоторых порочных наклонностей, находила твердую опору в своих душевных стремлениях. Когда я был у Вырубовой утром на другой день после убийства Распутина до обнаружения его тела, примерзшего ко льду, и, как мне передавал потом Протопопов, брошенного с моста в полынью еще живым, но находящимся в беспамятстве, то по лицу Вырубовой я видел, какая сильная душевная борьба происходила в ней от начавшего заползать в ее душу сомнения в отношении Распутина; этого чувства она не скрыла от меня, сказав, что она не может допустить мысли, чтобы Распутин не предчувствовал своей смерти и не сказал бы ей об этом, тем более, что в день его убийства она до прихода Протопопова была вечером в 8 час. у Распутина, и он ей передал, что после Протопопова к нему должен заехать молодой кн. Юсупов, чтобы отвезти его к себе в дом к больной своей жене для ее «исцеления»; при этом Вырубова сообщила мне, что ей лично показалось несколько странным такое позднее приглашение Распутина Юсуповым к себе, что она ему и высказала, не зная того, что супруги князя в это время в Петрограде не было, и посоветовала Распутину отказаться от этого приглашения, объяснив ему, что, если Юсупов и его жена стыдятся открыто его принять у себя днем, то ему не для чего унижать себя и ехать к ним. Передавая мне об этом, Вырубова высказала свое недоумение по поводу того, что Распутин, дав обещание, не последовал затем ее совету, — тем более, что она настойчиво указывала ему, что, по ее мнению, в данном случае кроется другая цель, которую преследовал Юсупов, приглашая его ночью к себе в гости: из слов Распутина она поняла, что Юсупов особенно настаивал на том, чтобы ко времени его заезда за ним у него не было никого из посторонних, хотя бы и близких Распутину лиц, кроме его домашних. В виду этого она, Вырубова, узнав на другой день об исчезновении Распутина, сразу невольно поставила это обстоятельство в связь с таинственною обстановкою приглашения Распутина Юсуповым и укрепилась в своем подозрении против Юсупова после получения императрицей в тот же день, без всякого запроса со стороны ее величества, письма от Юсупова, в котором он, в виду распространившихся в Петрограде слухов о причастности его к исчезновению Распутина, заверял честным словом государыню, что он накануне у Распутина не был, с ним даже по телефону не разговаривал и к себе Распутина не приглашал, что находилось в полном противоречии с слышанным ею лично от Распутина. Потом уже Симанович сообщил Вырубовой, что Распутин за три дня пред своей смертью был грустно настроен, находился в подавленном состоянии и попросил его помочь ему советом в деле устройства им денежного вклада в банк на имя дочерей, для чего они вдвоем секретно ездили в банк, где Распутин и положил для каждой дочери несколько десятков тысяч, бывших у него в ту пору на руках, а затем, по приезде, Распутин велел затопить печь и вместе с Симановичем, несмотря на просьбы старшей дочери, сжег все письма и телеграммы, полученные им как от высочайших особ, так и от Вырубовой, а в день своего убийства повеселел, пошел в баню и вечером, после отъезда Вырубовой, надел лучшую свою новую шелковую верхнюю рубаху и новый костюм и, несмотря на убеждения Симановича, никуда без него не ехать, успокоив его, настоял на его уходе, заявив, что он дожидает к себе Протопопова. Наконец, в той же мысли, что Распутин как бы предчувствовал свою кончину, укрепил Вырубову и В. М. Скворцов, сообщив ей, как мне потом об этом он сам рассказывал, что, зайдя за день до смерти Распутина к нему на квартиру, он был поражен видом Распутина, лицо которого было землянистого цвета и носило уже на себе, по словам Скворцова, печать смерти, при чем он застал Распутина в сильно подавленном настроении духа, и ему стоило больших трудов вывести его из меланхолического настроения и отвлечь от разговоров о смерти. К рассказу В. М. Скворцова, им переданному уже после смерти Распутина, я отнесся несколько скептически, так как, посетив Распутина, как я тоже показал, по просьбе Вырубовой, за день или за два дня до его смерти поздно вечером, я не нашел в нем никакой перемены, а, наоборот, видел в нем жизнерадостное настроение, полное удовлетворение по случаю полученного им обещания о назначении на пост министра юстиции Н. А. Добровольского, при посредстве которого он рассчитывал добиться окончательного погашения дела Сухомлинова, и большую самонадеянность в том, что его никто не посмеет тронуть в ответ на мое предупреждение быть осторожным в своих поездках в малознакомые дома.
При последующих, затем, моих свиданиях с Вырубовой, я не позволял себе подымать разговоров о Распутине и только послал ей в феврале сего года фотографический снимок с последнего портрета Распутина, нарисованного с него одною из его знакомых художниц для какого-то большого американского иллюстрированного издания, но об отношении Вырубовой к семье и лицам, пользовавшимся расположением к себе Распутина, я уже показывал в доказательство той памяти, какую Вырубова сохранила о Распутине. Что же касается других искренно веровавших в Распутина его поклонниц, то после его убийства в среде этих немногих его почитательниц, кроме А. И. Гущиной, серьезно заболевшей после его смерти, почти ни у кого не осталось прежней веры в его духовную прозорливость; в том мне пришлось убедиться из разговора моего с матерью М. Головиной — при встрече с ней в воскресенье на масленой неделе у Вырубовой, при чем Головина (одна из самых давних почитательниц Распутина) откровенно высказала мне свое разочарование в прозорливости Распутина, в виду непредвидения им такой ужасной своей смерти, так как в последнее время Распутин уверял своих поклонниц, чему я сам раз был свидетелем во время одного из воскресных часов, у него на квартире в июне 1916 года в присутствии Вырубовой, что ему положено на роду еще пять лет пробыть в миру с ними, а после этого он скроется от мира и от всех своих близких и даже семьи, в известном только ему одному, намеченном им уже, глухом месте, вдали от людей, и там будет спасаться, строго соблюдая устав древней подвижнической жизни.
Это свое намерение Распутин, как я понимал, навряд ли привел бы в осуществление, даже, если бы он и не был убит, так как он довольно глубоко за последнее время опустился на дно своей порочной жизни; но, по настроению государя, Распутин ясно замечал близость наступления поворота в отношениях к нему со стороны его величества и заранее подготовлял себе почетный отход от дворца, указывая на пятилетний срок, как на то время, когда наступил бы для наследника юношеский возраст, кладущий преграду гемофилии, внушавшей их величествам постоянную боязнь за жизнь его высочества и связавшей Распутина, в силу приведенных мною причин, с августейшей семьею. Приобретя, в лице Вырубовой, послушную исполнительницу своих желаний и деятельную помощницу в деле укрепления своего влияния и значения во
