продовольственным делом, о котором с ним говорил. Я предполагал совещание из трех министров: путей сообщения, торговли и внутренних дел. Председатель, в случае надобности, приглашал бы и других министров. Я считал необходимым иметь в составе совещания министра торговли, предполагая привлечь к делу крупные торговые фирмы и банки. Я решил представить этот проект царю. Б. В. Штюрмеру, одобрившему, по словам А. Ф. Трепова, мысль о совещании, о своем проекте я не говорил. В день своего разговора с А. Ф. Треповым я видел Распутина; передал ему сведения, полученные мною от департамента полиции, о настроении в Государственной Думе; сказал, что распустить ее нельзя, — надо постараться ее успокоить; что удаление Б. В. Штюрмера могло бы внести некоторое успокоение, но не советую давать ему отставку, которая была бы истолкована Думою, как уступка ее требованиям; советовал Б. В. Штюрмеру «заболеть» и уехать на юг месяца на три; эта «болезнь» будет истолкована Думою, как шаг к его отставке; наступит успокоение, достигнутое без уступок Государственной Думе. (Я сообщил бы членам Думы, что способствовал удалению Б. В. Штюрмера; тогда они еще не настойчиво требовали моей отставки; я надеялся, что со мною примирятся.) Распутин внимательно меня выслушал; посоветовал мне рассказать это царице; позвонил по телефону А. А. Вырубовой; что он ей говорил, я не слышал. На следующий день я был приглашен к царице в 6 ч. вечера. Зная, что царица расположена к Штюрмеру, я, желая узнать, одобрит ли она мой план, решил, до своего разговора с царем, рассказать ей свои соображения. К назначенному часу я был у царицы; свой проект о совещании министров для надзора за продовольствием я взял с собою; хотел просить царицу передать мой проект царю; думал, что, может быть, и я его случайно увижу и тогда передам проект лично. Я рассказал царице про настроение Государственной Думы, про опасность ее роспуска; подробно передал свои соображения о необходимости Б. В. Штюрмеру «заболеть». Царица выслушала меня внимательно; она не отклоняла моего совета, но жалела Б. В. Штюрмера; назвала его «добрым стариком». В это время пришел царь. Я повторил ему доклад, сделанный царице, и добавил, что А. Ф. Трепов, как заместитель председателя совета министров, а Нератов, как старший товарищ министра иностранные дел, временно заменят Штюрмера и что это даст возможность царю спокойно обдумать положение. Царь смотрел на царицу немного смущенно; несколько раз улыбнулся. Она молчала и казалась не совсем довольною. Решения принято не было, все же я чувствовал, что слова мои будут приняты в соображение. Затем я представил царю свой проект, сказал, что без помощи министра путей сообщения и торговли я не могу справиться с продовольственным делом, и просил утвердить мое предположение. Царь несколько удивился моей просьбе. Объяснения мои были неясны, я тогда же заметил, что мало вдумался в проект совещания. Я сказал царю, что А. Ф. Трепов и Б. В. Штюрмер находят такое совещание полезным. После короткого колебания царь надписал на проекте: «Согласен». Проект с подписью царя я передал Б. В. Штюрмеру, который упрекнул меня за то, что я сделал этот доклад царю, не посоветовавшись с ним. Я ответил Б. В. Штюрмеру, что его согласие на мой проект я слышал от А. Ф. Трепова и не ожидал его упрека. Штюрмер сказал, что про этот проект он слышит впервые и о предположенном в нем совещании не говорил с А. Ф. Треповым.
Вскоре я видел Распутина, который мне сказал, что царь и царица моею нерешительностью недовольны, что я не должен, уже заявив царю о своем согласии вести продовольственное дело, выказывать колебание. Журнал совета министров с мнением большинства о нежелательности передачи продовольственного дела в министерство внутренних дел был послан царю в ставку. 30-го октября я узнал, что царь согласился с меньшинством. Сессия Государственной Думы началась 1-го ноября, принять продовольственное дело по закону, проведенному по 87 ст., несмотря на голосование бюджетной комиссии, и перед самым началом занятий Думы я считал невозможным, поэтому я составил телеграмму царю, прося разрешения отсрочить исполнение утвержденного им постановления совета министров. Телеграмму я передал царице с просьбою отослать ее царю. Царица мне сказала: «Было трудно заставить государя решиться, не следует его сбивать, раз он принял решение». Она была недовольна. Все же мою просьбу исполнила. Б. В. Штюрмер обещал передать продовольственное дело министерству внутренних дел в ближайший перерыв занятий Государственной Думы. Во время этого перерыва (кажется 6-го ноября) он был уволен. Председателем совета министров был назначен А. Ф. Трепов. По его представлению, уволенного гр. А. А. Бобринского заменил А. А. Риттих; считая Риттиха более способным вести продовольственное дело, чем меня, А. Ф. Трепов оставил это дело в министерстве земледелия. Вспоминая теперь свое намерение взяться за продовольственное дело, я должен признаться, что недостаточно обдумал это дело и ознакомился с ним. В статистической части министерства внутренних дел я даже не был, и какие есть данные, касающиеся продовольствия населения, — я не знаю; не знаю также, как исчисляется количество продовольствия для армии, хотя тогда думал, что это количество было исчислено неправильно и преувеличено. Пользы делу я бы не принес.
В начале ноября я обратил внимание Б. В. Штюрмера на ст. 20–21 инструкции, составленной совещанием по продовольствию и утвержденной гр. А. А. Бобринским. Эти статьи содержали перечень лиц, входящих в состав местных продовольственных комитетов (или попечительств — не помню названия). Инструкция напечатана в № 283 собр. расп. правит. (кажется, 14 октября 1916 г.). Я находил, что в состав комитетов входят слишком оппозиционные элементы; думал, что на местах они сорганизуются в революционные ячейки и поведут агитацию в населении. Б. В. Штюрмер пригласил министров на частное совещание; прочел ст. 20 и 21 инструкции; сказал, что я не нахожу возможным разрешить комитетам действовать, и поддержал мое мнение. А. А. Макаров признался, что он этой инструкции не читал. После обмена мнений по этому вопросу гр. А. А. Бобринский заявил, что он приостановит организацию местных комитетов. Царю я это дело, кажется, докладывал. Первого ноября 1916 г. началась сессия Государственной Думы. При своем открытии Дума сразу обнаружила отрицательное отношение к правительству; ораторы в своих речах резко критиковали его действия. Член Думы П. Н. Милюков в своей речи допустил выпад личного характера против председателя совета министров. Б. В. Штюрмер считал что, при создавшемся настроении в Думе совместная работа правительства и Думы едва ли возможна. Он собрал совет министров, сказал, что считает себя лично оскорбленным речью П. Н. Милюкова, будет искать защиты суда, о случившемся доложит царю. Он говорил, что стесняется поднимать вопрос о роспуске Государственной Думы, не желая давать повода к упреку за то, что возбуждает этот вопрос из личных чувств; предложил обсудить положение. Мысль о роспуске была отклонена. Тогда Штюрмер предложил сделать попытку склонить Думу к более спокойному настроению и уверить ее, что правительство искренно желает работать совместно с нею. Сделать такое заявление в Думе от имени правительства было поручено военному и морскому министрам (кажется, по мысли А. Ф. Трепова). Совету министров казалось, что Д. С. Шуваев и И. К. Григорович скорее других затронут патриотические чувства членов Государственной Думы и достигнут желаемого результата. Военный и морской министры произнесли в Государственной Думе речи, в которых указывали, что они считают себя обязанными, особенно в переживаемую войну, работать совместно с Думой. Их речи имели успех, и им была устроена овация. Член Думы П. Н. Милюков после речи Д. С. Шуваева жал ему руку и обратился к нему с просьбой: «Убедите скорее Штюрмера». Говорят, будто Шуваев ему ответил: «А вы берегите военного министра». К сожалению, Д. С. Шуваев упомянул лишь вскользь, а И. К. Григорович вовсе не упомянул о том, что они говорят от имени всего правительства, и создалось впечатление, что они говорят по собственному почину, даже, как будто отделились от прочих членов правительства, которые по принятому заранее решению в Государственной Думе не присутствовали (кроме, кажется, гр. П. Н. Игнатьева и кн. Шаховского). Правая фракция Думы поняла их выступление, как заявление, сделанное главами военного и морского министерств, о солидарности их личной и ведомственной с оппозиционной политикой Думы, в противоположность прочим членам совета министров, которые являлись почти все противниками этой политики. Эти выступления военного и морского министров цели своей не достигли, настроение Думы не упало, и, наоборот, речи ораторов в последующих заседаниях указали, что рознь между правительством и Государственной Думой стала еще глубже. Некоторые члены совета министров, в том числе и я, склонны были в этом настроении винить военного и отчасти морского министров, которые своими речами как будто бы обещали, от имени войска и флота, оказать поддержку думской оппозиции.
О выступлении военного и морского министров в Государственной Думе я говорил царице и царю. Царю я особенно подчеркнул ошибку Д. С. Шуваева, — его ответ П. Н. Милюкову. Царице я сказал, что следовало бы скорее заменить Шуваева и назвал ей М. А. Беляева, которого знал и Распутин. Царица была подготовлена, не возражала, сказала: «Да, знаю». Я хотел скорейшего ухода Шуваева, с которым не ладил. В ставке, во время завтрака в офицерском собрании, я говорил с М. А. Беляевым о своем желании вместе
