промышленного комитета (если только память не изменяет, то этот делегат — фамилии его не помню, кажется Шаров, служил в агентуре Глобачева. Тогда были два лица командированы на юг от рабочей группы, и я помню, что ген. Глобачев мне докладывал, что один из них состоит в агентуре. Виссарионов не знал этого во время командировки). После смены морским министром градоначальника[*], коему было поставлено в вину то, что он не сразу приступил к обращению в войска военнообязанных уволенных рабочих и сдал их в войсковые части местного гарнизона, чем поддерживалась связь между ними и оставшимися на месте рабочими, и вследствие некоторых уступок, рекомендованных мною правлению общества, — забастовка сама прекратилась.
Обращая серьезное внимание на забастовки длительного характера, которые озабочивали совет министров и выясняя причины, их вызвавшие, я старался быть осторожным и потому, что уже с конца 1915 г. рабочая группа центрального промышленного комитета делегировала на места своих агентов, и, таким образом, мероприятия административного свойства находились под контролем, имевшим всегда возможность давать крайней партии Государственной Думы материалы для запросов. Переходя к обрисовке отношений и мероприятий министерства внутренних дел по департаменту полиции к центральному промышленному комитету, я должен заявить, что время моего пребывания на должности товарища министра совпало с первыми шагами деятельности этой общественной организации, к которой отношение большинства членов совета министров того времени было отрицательное с предубеждением и недоверием к ее работам. Здесь были две причины. Первая — это личность председателя комитета А. И. Гучкова, человека, к которому высокие сферы относились с предубеждением со времени его первого публичного выступления в Государственной Думе с разоблачениями о Распутине, и дружба которого с военным министром Поливановым считалась подозрительной, тем более, что и само назначение ген. Поливанова военным министром было уступкой требованиям Думы, ибо, насколько мне известно, он особым доверием не пользовался. Кроме того, с ген. Поливановым, как с хорошим знакомым В. Н. Коковцова, и И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер поддерживали лишь чисто официальные отношения, и когда представился случай, то он и я одним докладом Б. В. Штюрмера были уволены от занимаемых должностей за выступление в прессе: я за беседу по делу Ржевского, а он за оглашение в «Речи» своей речи, сказанной в секретном заседании Государственной Думы (это я узнал впоследствии). А вторая причина — это участие рабочих выборных в этой организации и создание ими там впоследствии своей группы.
Тем не менее, выборы должны были состояться, так как, в осуществление закона, А. И. Гучков уже в эту пору приступил к организационным работам. Как в Петрограде, так и Москве, по соглашению с военным окружным начальством, местной администрацией даны были указания быть строго законными, применяя к собраниям требование закона о собраниях. Охранным же отделением было указано, чтобы они направили агентуру в предвыборные ячейки для того, чтобы узнать и выяснить личность намечаемых кандидатов, агитируя против нежелательных, но не принимая никаких мер в отношении той части рабочих, кои стояли на почве отрицания этой организации. Указания были даны министром и мною лично; из Москвы приезжал ген. Климович. Донесения о ходе работ по выборам имеются в департаменте, где и имеется моя переписка по выборам (в первый раз) в Петрограде с А. И. Гучковым. Затем, когда уже конструировался центральный промышленный комитет и образовалась в его составе рабочая группа с делегированием в нее представителей от Государственной Думы по с.-д. партии и от других политических рабочих организаций, то явилось невольное опасение за то, чтобы эта ячейка не послужила в будущем ядром для образования совета рабочих депутатов. Поэтому я предложил ген. Глобачеву завести в этой группе свою агентуру и давать мне самые подробные сведения о ее работе, задачах, заседаниях.
К самому концу 1915 года агентура была поставлена, и в моих руках находились уже доклады, обрисовывающие характер намеченных этой организацией задач будущего и стремление ее играть доминирующую роль в направлении рабочего движения. Поэтому, по докладе А. Н. Хвостовым И. Л. Горемыкину и по переговорам его с министром юстиции, А. А. Хвостовым, в присутствии высших чинов министерства (Бальца, Трегубова и Лядова) и в присутствии незадолго перед тем назначенного после ухода Корсака в сенат прокурором судебной палаты г. Завадского, мною, в присутствии министра А. Н. Хвостова, был сделан подробный доклад об этой группе на основании материалов, имевшихся в департаменте, причем особое внимание мною было уделено секретному журналу группы (не помню № 1 или № 2), где были изложены политические верования и цели, намечаемые ею для работ будущего, дававшие основание, по законам того времени, к возбуждению судебного преследования. После больших дебатов министр юстиции присоединился к мнению Бальца о необходимости повременить с этим до той поры, пока в руках правительства не будет доказательств о пропаганде тех целей, кои намечены группой как путем циркуляров и воззваний, так и путем разъездных агентов. В виду этого было дано циркулярное указание на места розыскным органам наблюдать за местными отражениями в рабочей среде местных отделов комитета и за приезжающими делегатами от рабочей группы центр. промышл. комитета, приближая к ним агентуру, но отнюдь их не арестовывая. В провинции выборы прошли бледно; в некоторых районах, как, напр., в районе фабрик Коновалова, даже выбраны были члены очень умеренного направления.
Заканчиваю этот вопрос указанием на то, что и за председателем комитета было поставлено наблюдение, письма его были подвергнуты перлюстрации, и установлена была телефонная передача[*]; но это наблюдение особенного материала в мое время не дало, кроме одной поездки А. И. Гучкова с г. Бурцевым на военном автомобиле (не помню, кажется, в какой-то ресторан на обед), затем наблюдение было прекращено потому, что А. И. Гучков серьезно заболел и выехал в Ялту для лечения, куда никаких телеграмм о нем при мне подполковнику Троцкому не посылалось. Агентура по партии с.-д. была хорошо осведомлена; но слаба была агентура по партии анархистов, в ту пору народившейся в Петрограде, выпустившей одну прокламацию и имевшей за мой период два выступления. Поэтому, по моему предложению, в эту группу Глобачевым была введена агентура, и двумя арестами было задержано 18 человек, а затем уже при ген. Климовиче была третья ликвидация, которая, как он как-то говорил мне, нанесла окончательный удар партии.
При первых моих шагах в должности товарища министра внутренних дел мне пришлось столкнуться с тем анормальным явлением, что зачастую, при наблюдении за приезжающими в гостиницы и меблированные комнаты или за внушавшими подозрение лицами, агентам наружного наблюдения приходилось сталкиваться с агентами контр-разведки; то же замечалось и в вопросе о перлюстрации, то же наблюдалось и в отношении телефонов, а из докладов вице-директора П. М. Руткевича (не имевшего отношения к политическим делам департамента), состоявшего представителем от министерства в комиссии при министерстве торговли и промышленности под председательством д. ст. с. Сибилева (кажется, я не ошибаюсь) по ликвидации предприятий подданных воюющих с нами государств, пришлось убедиться, что на эту очень важную отрасль торгово-промышленного шпионажа было обращено очень мало внимания со стороны органов контр-разведки, а между тем, она имела большое значение, тем более, что относилась к заводам, работавшим на оборону; направление же как председателя комиссии, так и членов министерства торговли и промышленности в отношении применения к этим заводам законных требований было более, чем снисходительное. Чтобы добиться передачи гостиницы Астории (центра приезжавших из заграницы шпионов) в руки военного ведомства, мне пришлось потратить 3 месяца бесплодной переписки (см. дело департамента), и только обращение к Поливанову и личные мои переговоры с кн. Тумановым достигли своей цели. Все это, в связи с обнаружением тайной миссии, которую преследовала М. Васильчикова, присланная с тайными письмами в Петроград, дало мне основание заинтересоваться этим вопросом и выяснить роль и деятельность жандармских офицеров, командированных в распоряжение штабов армий. Оказалось, что, в силу высочайше утвержденной инструкции, они, в период откомандирования, не находились в подчинении ни штаба, ни департамента, не имели опытных руководителей, причем связи с внутренней агентурой не держали, и в этом важном, в особенности во время войны, деле внутреннее освещение страны в этой области было слабо. В виду этого, доложив об этом ген. Поливанову и Беляеву, я комиссионным путем выработал проект изменения инструкции и вместе с объяснительной запиской представил, по поручению А. Н. Хвостова, начальнику штаба верховного главнокомандующего ген. Алексееву лично. Вопрос об изменении закона о ликвидации немецких земель[*], согласно личным указаниям А. Н. Хвостова, разрабатывался в департаменте общих дел. Затем роль особого совещания в этот период, в большинстве, свелась к обсуждению дел о лицах, обвиняемых в германофильстве, с применением к ним самых строгих мер высылки на 5 или 3 года в отдаленные сибирские губернии.
