Но когда Шадурский начал относиться с той же предвзятостью и к моим ходатайствам и, отказывая, даже не считал нужным, хотя бы посвятить меня в мотивы отказа или предварительно переговорить со мной по телефону, чтобы я мог обратиться к министру за резолюцией лично министра, то я как по телефону, так и в личной беседе у меня в кабинете, переговорил с Шадурским, быть может, в несколько резкой форме, определившей наши последующие взаимоотношения, и заявил Хвостову, что я с Шадурским отказываюсь вести дела и, предупредив Хвостова еще раз, чтобы он снова переговорил с Шадурским, просил кн. Волконского относиться благожелательно к тем просьбам о праве жительства, о коих я ему буду сообщать особыми письмами. К Шадурскому я больше с письмами по этому вопросу не обращался, и кн. Волконский до оставления мною службы в министерстве внутренних дел, а затем Путилов, до последнего времени всегда любезно без отказа удовлетворяли мои неоднократные по этому предмету просьбы. Впоследствии Клячко мне не раз вспоминал и Шадурского и А. Н. Хвостова, в особенности во время ревизий в Москве по проверке прав жительства евреев.
Выбор Шадурского, а затем поручение А. Н. Хвостова выдать Замысловскому 25.000 р. для издания книги о деле Бейлиса, о чем уже я заявил комиссии, мне определили ясно точку зрения А. Н. Хвостова на еврейский вопрос. К разрешению общего еврейского вопроса А. Н. Хвостов не приступил.
6.
[Прием Белецкого царицею. Назначение кн. Жевахова. Питирим и Волжин. Отношения Распутина с Заиончковским. Признание А. Н. Хвостовым и Белецким необходимости более тесного сближения с Распутиным. Характеристика Распутина. Выдвигаемая А. Н. Хвостовым кандидатура гр. Татищева на пост министра финансов. Меры А. Н. Хвостова к сближению с Распутиным. Хвостов и Горемыкин. Дело электрического общества 1886 г. Семья Танеевых и ее отношение к Распутину. Дело о выселении кн. Андроникова из дома гр. Толстой. Выгоды, извлеченные из этого дела А. Н. Хвостовым и Белецким.]
Перехожу к дальнейшему изложению сведений первого времени после вступления моего в отправление должности товарища министра внутренних дел. В скорости после приезда Распутина, установления с ним и с А. А. Вырубовой некоторого сближения, состоялось посещение епископом Варнавой августейшей семьи, во время которого он передал свои впечатления, вынесенные им от знакомства с нами, и подчеркнул нашу (т.-е. мою и А. Н. Хвостова) преданность интересам царской семьи, наше благожелательное отношение к Распутину, нашу взаимную солидарность во взглядах и нашу дружескую связь между собою. Вслед за этим как епископ Варнава, так и кн. Андроников признали необходимость для меня, в моих же интересах, представиться государыне Александре Федоровне. Это отвечало и моим желаниям, так как я до того ни разу в личной особой аудиенции государынею принят не был, видел ее только на общих приемах, где был удостаиваем поклона и целования ее руки и, зная о том влиянии, которое она имеет на государя и о ее роли в решении вопросов государственной важности, хотел вынести свое непосредственное, хотя бы мимолетное впечатление. Но, вместе с тем, я слышал и знал из примера немилости государыни к А. А. Макарову, о чем я уже раньше показывал, что ее величество ничего не забывает и не легко поддается изменению своего отношения к тем, о которых она составила себе определенное не в их пользу мнение. Во время же моего директорства государыня, после передачи Макаровым упомянутых выше писем, заподозрила меня в перехвате одного письма из Сибири, о чем комиссия знает из переписки по этому делу департамента. Кроме того государыне было известно мое в ту пору отношение к Распутину и моя близость к А. А. Макарову, одновременно с уходом которого, по его просьбе, от должности министра внутренних дел должно было по полученному им от государя на записке, без указания причин, повелению состояться и мое увольнение в отставку от должности директора департамента полиции с пенсией; об этом я узнал только впоследствии и то не от А. А. Макарова, как и о том, что А. А. Макаров испросил[*] особую аудиенцию у государя, исходатайствовал у государя высочайшее изменение этого повеления. Когда я затем принес А. А. Макарову по этому поводу свою благодарность и просил его показать мне эту записку, то он мне ее показал, но, уклонившись от благодарности, перевел разговор на другую тему, так что истинных причин этого приказа я не знаю; думаю, что здесь было сцепление не только указанных выше обстоятельств, но и отражение происшедшего незадолго пред этим разрыва моего с кн. Мещерским, повлекшего за собой целый ряд направленных против меня статей в «Гражданине», а также личные и письменные, как я знаю, доклады его обо мне государю.
В виду всех этих обстоятельств я естественно боялся, чтобы этот прием, несмотря на все наладившиеся отношения с лицами, близкими к государыне, не носил характера простого официального представления, не выясняющего отношения высокой особы к представляющемуся. Поэтому, по совету кн. Андроникова и с ведома А. Н. Хвостова, я обратился к А. А. Вырубовой и высказал ей свои опасения в том, насколько милостиво будет встречено государыней мое ходатайство об аудиенции. Она приняла в этом деле живое участие, переговорила с государыней тут же по-английски по телефону и сказала мне, что государыня рада будет меня принять: кроме того записала себе на бумажке об этом для памяти, чтобы предварительно приема еще лично переговорить обо мне с государыней, и посоветовала о дне и часе представления спросить гр. Ростовцева (заведывающего делами государыни), которому будут даны указания от ее величества. Когда я на другой день высказал по телефону гр. Ростовцеву свою просьбу о желании представиться государыне, то через полчаса не более я получил от него благоприятный ответ и через день в установленной форме прибыл во дворец в Царское Село.
В приемной я встретился с кн. Жеваховым, который приехал доложить государыне по поводу оказанного ему государем и наследником в ставке милостивого приема за поднесенную им, с ведома государыни, икону Федоровской божьей матери, которая была освящена у гробницы св. Иосафа[*] белгородского, куда ездил кн. Жевахов по повелению государыни. Кроме нас было еще несколько офицеров, прибывших с театра военных действий. В назначенный мне час я был введен скороходом в одну из личных комнат государыни и удостоился особо милостивого приема. Пригласив меня сесть, государыня выразила свое удовольствие по поводу моего назначения и моей солидарности и дружественной связи с А. Н. Хвостовым, поблагодарила за сведения, сообщаемые А. А. Вырубовой, и подчеркнула, что в передаче переписок о Распутине она видит залог нашего дальнейшего благожелательного к нему отношения. В ответ на это я принес ее величеству искреннюю благодарность за то доверие, которое она проявила ко мне своим участием в деле моего назначения, затем заверил ее величество, что как во время моего управления департаментом, так и теперь были и будут мною приняты все меры к охране жизни Распутина и, коснувшись истории с письмом, о котором я раньше упомянул, постарался рассеять у нее сомнение о каком-нибудь моем в этом участии. Затем я доложил ее величеству о намеченном А. Н. Хвостовым и мною, в числе первейших к исполнению задач нашей программы, широком распространении среди народа изданий и картин, обрисовывающих царственные в период войны ее и его величества и августейших ее дочерей труды. К этому ее величество отнеслась с большим сочувствием, поручив представлять, предварительно посылки в цензуру, корректурные оттиски А. А. Вырубовой, что я потом и исполнял. Затем, когда я перешел к докладу о намеченном нами к открытию в фабричных районах ряде продовольственных лавок для рабочих, государыня отнеслась одобрительно к этому мероприятию, указала, что продовольственный вопрос и настроение рабочих сильно озабочивают государя, который возлагает в этом отношении особые надежды на А. Н. Хвостова и, наконец, находясь видимо, под впечатлением просьбы представлявшегося ей предо мною кн. Жевахова и зная мои отношения к Волжину, передала через меня Волжину свое пожелание об устройстве кн. Жевахова по ведомству св. синода согласно желанию князя. Прощаясь, государыня снова подчеркнула, что она довольна первыми нашими служебными шагами, и еще раз ответила приветливо на мой поклон. Разговор шел все время на русском языке, которым государыня владеет хорошо с редкими, сравнительно, заминаниями в длинных периодах и с слабо заметным иностранным акцентом в противоположность своей августейшей сестре Елизавете Федоровне, с которой я виделся зимою 1915 г. по делу иконы Казанской божьей матери[*].
